Эрнест Капандю - Рыцарь курятника Страница 18

– Абсолютно никого!

– Говори без опасения, не колеблясь. Я должен знать все, Ролан. – И прибавил после минутного молчания: – Ты знаешь, что я люблю Сабину так же, как люблю Нисетту. Ты должен понять, какое горе, беспокойство и жажду мщения испытываю я.

Ролан пожал руку Жильберу.

– О! Я чувствую то же, что чувствуешь ты, – ответил

он.

– Отвечай мне откровенно: не внушила ли Сабина кому-нибудь такой же любви, какую чувствую я?

Жильбер пристально смотрел на Ролана.

– Нет, – отвечал тот твердо.

– Ты в этом уверен?

– Так же уверен, как ты в том, что Нисетта не любит другого.

На улице послышался шум приближающейся кареты; толпа зашевелилась.

– Перед домом остановилась карета, – сказала одна из служанок.

– Это вернулся Доже, – добавил Жильбер.

– Нет, – возразила Кино, которая подошла к окну и смотрела на улицу, – это герцог Ришелье.

– И Фейдо де Марвиль, начальник полиции, – прибавил Ролан.

– И еще двое других, – сказала Нисетта.

– Это доктор Кене и виконт де Таванн.

– Боже мой! Зачем они сюда приехали? – спросила Нисетта с любопытством.

– Вот другая карета! Это мой отец! – вполголоса произнес Ролан.

– Бедный Доже! – сказала Кино, возвращаясь к постели. – Как он, должно быть, огорчен.

Приезд двух карет, герцога Ришелье и начальника полиции, произвел впечатление на толпу, окружавшую дом. Жильбер сделал шаг назад, бросив в зеркало быстрый взгляд, как бы желая рассмотреть свое лицо; потом, закинув на стул плащ, которого он до сих пор не снимал, стал ждать. Сабина не делала ни малейшего движения; она не поднимала глаз. Ступени лестницы заскрипели под ногами людей, приехавших к придворному парикмахеру.

Человек с бледным лицом, выражающим страшное горе, вбежал в комнату.

– Дочь моя!.. – произнес он, запинаясь. – Дитя мое!..

– Батюшка! – воскликнул Ролан, бросаясь к Доже. – Будьте осторожны!

– Сабина!..

Он подошел к постели. В эту минуту герцог Ришелье, начальник полиции и доктор Кене вошли в комнату. Мадемуазель Кино пошла к ним навстречу.

Доже наклонился над постелью Сабины; он взял руку девушки и прижал ее к груди. Глаза его, полные слез, были устремлены на бледное лицо больной. Глаза Сабины были полузакрыты. Она лежала совершенно неподвижно.

– Боже мой! – прошептал Доже. – Боже мой! Она меня не видит, она меня не слышит! Сабина! – продолжал он, наклонившись к ней. – Дочь моя… мое дитя… неужели ты не слышишь голоса твоего отца? Сабина, взгляни на меня! Сабина!.. Сабина!..

Подошедший доктор тихо отстранил Доже.

– Доктор!.. – прошептал придворный парикмахер.

– Отойдите, – сказал Кене тихим голосом. – Если она придет в себя, малейшее волнение может быть для нее гибельно.

– Однако я…

– Перейдемте в другую комнату. Успокойтесь и предоставьте действовать мне.

– Уведите его, – обратился доктор к Ролану и Нисетте.

– Пойдемте, батюшка, – сказал Ролан.

– Через пять минут вы вернетесь, – прибавил Кене.

Нисетта взяла за руку парикмахера.

– Пойдемте, пойдемте, – сказала она. – Жизнь Сабины зависит от доктора, будем повиноваться ему.

– Боже мой! – вскричал Доже, увлекаемый Нисеттой и Роланом. – Как это случилось?

Все трое вышли в сопровождении двух служанок, которых доктор отослал движением руки.

Кино стояла возле кровати. Жильбер остался у окна, самого удаленного от кровати, и под полуопущенной занавеской не был замечен доктором. Начальник полиции и герцог подошли к кровати и внимательно посмотрели на девушку.

– Как она хороша! – воскликнул Ришелье.

Кене рассматривал раненую. Он медленно покачал головой и обернулся к герцогу и начальнику полиции.

– Она может говорить? – спросил Фейдо.

– Нет, – отвечал доктор.

– Слышит ли она по крайней мере?

– Нет.

– Видит ли?

– Нет. Она в летаргии, которая может продолжаться несколько часов.

– Вы приписываете эту летаргию полученной ране?

– Не столько полученной ране, сколько случившемуся с нею происшествию. Я убежден, что эта девушка испытала какое-то сильное волнение – гнев или страх и что это волнение потрясло ее организм и могло внезапно лишить ее жизни. Рана нарушила кровообращение и ослабила больную, отчего она погрузилась в глубокий сон, в спячку.

– Спячку? – повторил Ришелье. – Что это значит?

– Оцепенение, первая степень летаргии. Больная не видит, не слышит, не чувствует. Летаргия неполная, потому что дыхание ощущается, но спячка дошла до такой степени, что, повторяю, больная лишена всех чувств.

– Это очень странно! – высказал свое мнение Ришелье.

– Следовательно, – продолжал Фейдо де Марвиль, – мы можем разговаривать при ней, не боясь, что она услышит наши слова?

– Можете.

– Но сон ее может прекратиться?

– Без сомнения. Я не удивлюсь, если через несколько минут она раскроет глаза и произнесет какие-то слова, но глаза ее не будут видеть, а слова не будут иметь никакого смысла.

– Сколько времени может продолжаться эта летаргия? – спросил Ришелье.

– Трудно сказать. Приступ летаргии произошел в силу исключительных обстоятельств, и я не могу сказать ничего определенного. Потеря крови истощила силы, и я не хочу употреблять обычные средства, чтобы привести ее в чувства. С другой стороны, немедленное и даже естественное пробуждение от этого сна может вызвать смерть, и смерть скоропостижную: больная может раскрыть глаза и в ту же минуту скончаться.

– Боже мой! – сказала Кино, сложив руки.

– Продолжительная летаргия, давая телу полный покой и снимая нервное напряжение, является необходимой для спасения больной.

– Неужели?

– Да. Все зависит от пробуждения. Если за пробуждением не последует немедленной смерти – больная будет спасена.

– А по вашему мнению, что случится, доктор?

– Я не знаю.

– Итак, я не могу ни сам говорить с нею, ни заставить ее говорить?

– Нет.

– Составьте протокол, доктор, а герцог окажет вам честь подписать его как свидетель.

– Охотно! – сказал Ришелье.

– Будет ужасно, если девушка умрет, не дав никаких показаний об ужасном преступлении, жертвой которого она стала, – сказал Фейдо де Марвиль.

– Без сомнения; и это вполне может случиться.

– Однако надо произвести следствие. Вы мне сказали все, что знали? – обратился он к герцогу.

– Абсолютно все, – отвечал Ришелье. – Моя память мне ни в чем не изменила. Вот как было дело.

Ришелье рассказал все подробности. Фейдо, выслушав герцога, обратился к Кино:

– Помните ли вы все, что говорил герцог?

– Да, только я считаю нужным прибавить еще кое-что.

– Будьте так любезны.