Амеде Ашар - Королевская охота Страница 2

Один из них, очень маленький и живой, постоянно вертелся, обращаясь к своему спутнику, слушавшему его со снисходительной улыбкой. Коротышка же постоянно то поднимался на стременах, то опускался, как бы стараясь выглядеть выше. Но это ему плохо удавалось: слишком уж мал был его рост, так что его голова едва была видна из-за ушей огромной лошади, на которой он сидел. Самое заметное, что было в его особе, сводилось к шляпе с белыми перьями, украшавшей голову, и двух тяжелых сапогах с большими шпорами, болтавшимися на его маленьких ножках.

Второй — высокий, хорошо сложенный, имевший величественный вид, — отличался таким умным и благородным лицом, что его чрезмерное безобразие было почти не заметно. Это был человек, который обвораживал прежде, чем начинал говорить, и которому стоило только открыть рот, как он уже увлекал своей речью остальных. Он изображал, будто очень внимательно слушает, что говорит собеседник, и постоянно наклонял голову в знак согласия.

При появлении этих всадников в лагере раздалась барабанная дробь, и солдаты взяли на караул, на что оба приветствовали их кивками.

— Вот видите, — говорил коротышка, — мы хорошо закрепились в траншеях и будем в них оставаться. Его светлость полагает, что принц Евгений перейдет Луару, но я в это не верю. А вы?

— Я верю всему, что вы говорите.

Коротышка поклонился с восхищенным видом.

— Вам следует лишь отдавать приказы, — говорил высокий, — а нам — лишь исполнять их. Не каждый раз имеешь счастье подчиняться военачальнику, подобному вам. То, что вы сделаете, будет превосходно.

Коротышка вновь поклонился своему огромному спутнику и радостно улыбнулся.

Герцог де Рипарфон и его друг посторонились, отдали честь двум военачальникам и продолжили путь.

Пройдя шагов тридцать, Рипарфон остановил спутника и, указывая глазами на медленно удалявшихся всадников, спросил:

— Так вы хотели бы знать смысл слова «но», опровергающего вашу логику?

— Точно.

— Что же, поставьте этот союз во множественном числе. Их два, и они оба только что проехали мимо нас верхом.

— Как! Его превосходительство маршал Маршень и его светлость герцог де Лафейяд?

— Вот именно.

— Но это невероятно! — вскричал граф.

— Однако же все проясняет: его светлость герцог Орлеанский является главнокомандующим, но не имеет права отдавать приказы.

— То есть его приказы не исполняются?

— Вот именно.

— Вот и верь после этого рапортам, — заметил граф, рассмеявшись.

— Это было бы смешно, если бы не было так грустно, — продолжил его собеседник. — Да, его величество король был бы, конечно, не в восторге, если бы из глубины покоев, в которые его завлекла мадам де Ментенон, мог видеть, в каком положении пребывает его войско. Вы обратили внимание, как этот огромный герцог, которого сам черт и мсье Шамийяр вместе произвели в генерал-лейтенанты, слушал того маленького маршала и подавал реплики? Слушать-то он слушает, но поступает по-своему.

— Стало быть, всем распоряжается здесь Лафейяд?

— Вот именно, он, и поверьте, дорогой граф, дела ведет превосходно. Мы уморили тысячу лошадей, преследуя герцога Савойского, носящегося по полям, истомили армию бесполезными бросками в наступление, и сто раз провозглашали победу в пустых стычках, нисколько не стоящих понесенных нами людских потерь.

— А что делает герцог Орлеанский, куда он смотрит?

— Он видит зло, противится ему, но не в состоянии выйти победителем. Лафейяд — зять и любимец первого министра, а маршал Маршень — неплохой военачальник, но порядочный лицемер и боится первого министра. Теперь вам понятно?

— Довольно хорошо. При всем том у нас на руках Турин, а на шее принц Евгений.

— Другими словами, с одной стороны, укрепление, созданное Вобаном, и лучший военачальник империи — с другой. В два раза больше, чем нужно.

И оба, продолжая беседу, свернули по извилистой тропинке, ведшей в сторону от французских постов в поле. Узкая и каменистая, она была единственным сухим местом в полях, размокших от дождей. Кое-где на неё ложилась тень от деревьев, и там её покрывала трава, тонкая и гладкая, как бархат.

Приятели направлялись по ней к холмику, заросшему липами и осинами, с которого видно было далеко вокруг. Но в сотне шагов от холма, за поворотом, они заметили под кустом человека, лежащего поперек тропинки. Похоже, это был спящий солдат, голова которого покоилась в тени куста, а ноги на солнце.

Подушкой солдату служила земляная кочка, под ногами же была нежная травка. Огромный плащ из зеленого сукна так плотно укрывал его, что нельзя было определить по мундиру, к какому полку он принадлежит. Зато виден был кончик шпаги, торчащий из-под плаща, а также тяжелый и крепкий эфес, стиснутый жилистой рукой, как будто солдат готовился к бою даже во сне.

Его шляпа, украшенная красным пером, скатилась на тропинку. На открытом лице солдата выделялись маленькие черные усики, украшавшие верхнюю губу. И хотя закрытые глаза не освещали лица тем отблеском души, который придает его чертам жизненное тепло и выразительность, оно даже сонное обвораживало прелестью молодости, храбрости и достоинства.

Спящему на вид было двадцать три — двадцать четыре года, хотя усталость и сильный загар мешали определить его возраст точнее. Изорванный во многих местах плащ поношенного вида, старые сапоги и линялая шляпа с пером приводили к выводу о довольно жалком состоянии этого полкового «лаццарони», — то есть бродяги. Но его крепкий сон недвусмысленно указывал, что солдату снились его будущие богатства.

Как бы то ни было, благодаря расположению его тела тропинка была полностью преграждена. И чтобы пройти по ней, следовало либо перепрыгнуть через наискосок лежащего человека, либо сойти рядом в грязь. Но с этим последним решением не могло смириться достоинство ни герцога де Рипарфона, ни его друга графа.

А посему младший из них двоих для начала ткнул спящего бывшим у него в руках хлыстиком. Далее, видя, что тот не просыпается, он пощекотал этим хлыстиком спящего по усикам.

Солдат на этот раз потер нос, решив, что то была муха, затем все же открыл глаза, уставился на двух мужчин и остался недвижим. Бревно не могло быть более неподвижным.

— Эй, любезный! — вскричал владелец хлыстика, — сойди-ка с дороги, да поживей!

Тут лаццарони приподнялся и, подперев голову рукой, локоть которой опирался на землю, с явным любопытством взглянул на говорившего.

— Ты что, негодяй, не слышишь? — продолжил граф.

— Отчего же, прекрасно слышу, — ответил солдат, с нагловатым видом покручивая усики.

— Так вставай же поскорей!