Алексей Кирпичников - Сталинъюгенд Страница 2

Двумя часами ранее Тёмка Хмельницкий, живший с семьёй в четырёхкомнатной квартире «дома правительства», позвал к себе друзей-одноклассников — Лёню Реденса и Феликса Кирпичникова. Ребята только что закончили седьмой класс и готовились к выпускным экзаменам — завтра им предстояло испытание по геометрии. Собравшись вместе, мальчишки никак не могли приступить к занятиям — сначала рассматривали фотографии в последнем «Огоньке», потом обсуждали фильм «Багдадский вор», недавно вышедший на экраны. И внешне, и по характерам они были разными, что не мешало им дружить.

Разговорчивый и неугомонный Артём вырос высоким, широкоскулым и светловолосым парнем с крупным и улыбчивым лицом. Густые русые волосы, зачёсанные назад, обнажали высокий лоб. Убеждая собеседника, Тёмка округлял зеленовато-жёлтые глаза и резко сжимал губы с глухим звуком, как бы ставя точку: «Амба»! Учился он не лучшим образом — кипучая натура не давала возможности сосредоточиться на занятиях. Его волновали иные, значительно более интересные проблемы, чем школьные предметы — двор, кино, оружие… К тому же много времени съедала игра на скрипке — преподаватель считал его подающим большие надежды. Но, обладая цепким умом и хваткой, Хмель успешно избегал двоек, не сильно напрягаясь. Он любил приключенческие романы, мальчишеские тайны и обожал, когда в компании к нему было приковано внимание, поэтому много говорил и часто привирал, увлекаясь настолько, что и сам верил придуманному.

Чуть выше среднего, для своего возраста, роста, Лёня Реденс был светловолосым и кареглазым. Прямые волосы он укладывал по моде — начёс чуть свисал на лоб. Улыбаясь, Лёнька обнажал все тридцать два красивых и ровных зуба. В меру спортивный, он умел элегантно носить одежду. Так случилось, что из-за переездов семьи Реденсу пришлось осваивать школьную программу первого и второго классов урывками и в основном дома. Это не способствовало прилежанию, и он постоянно чуть запаздывал с освоением текущего материала, не придавая особого значения успехам в школьных дисциплинах. Лёня интересовался в основном техникой, с которой был «на ты» — мог дни напролёт копаться в двигателях автомобилей или мотоциклов, чинить электроприборы или мастерить что-нибудь для дома. Набравшись богатого, для своих лет, опыта Реденс стал ироничным, что воспринималось иными окружающими, как надменность. Такое впечатление усиливала и его улыбка, больше похожая на усмешку. Однако верховодить Лёню не тянуло — он любил смотреть на происходящее со стороны, правда, не оставаясь равнодушным к подростковым шалостям. К пятнадцати годам этот парень понял, что к людям надо относиться философски и воспринимать их такими, какие они есть, а поскольку одноклассники стали для Реденса своими, он без труда соблюдал правила игры, одобренные друзьями.

В мускулистой фигуре огненно-рыжего и сероглазого Феликса Кирпичникова со сплошь усыпанным веснушками лицом чувствовались сила и ловкость. С обидчиками Кирпич дрался, отлично удерживая удар и не показывая, что ощущает боль. Он прекрасно занимался в школе, но любил похулиганить и порой небезобидно. С детства парень рос молчуном, предпочитая роль слушателя. В нём отсутствовали страсть к внешнему лидерству и стремление непременно переключить на себя внимание подростковой компании. Как и одноклассники, он обожал технику, и уже в одиннадцать лет научился управлять автомобилем. Друзья знали, что Феликс не подведёт, но заставить его сделать что-то против желания, было почти невозможно.

Проговорив с полчаса, мальчишки всё-таки начали готовиться к экзамену, проверяя друг друга на знание билетов по геометрии. Ответ предстояло держать перед комиссией во главе с директрисой — депутатом Верховного Совета Ольгой Федоровной Леоновой («партийная» кличка — «Холмогорская корова»), и преподавателем математики Юлием Осиповичем Гурвицем, прозванным за глаза: «Пару запищю».

Около четырёх часов мальчишки выдохлись и решили размяться на балконе. Там мгновенно забыли про теорему Пифагора с биссектрисой и начали плевать вниз, соревнуясь на дальность. Выиграл Лёня, едва не попав на спину татарина-дворника — тот сидел на лавочке метрах в двадцати от подъезда и курил козью ногу с едким самосадом.

— Везёт тебе с гайморитом — всегда найдётся, чем похаркать, — позавидовал проигравший Тёмка.

Закончив турнир, ребята перешли к обсуждению планов на лето. Оно манило купанием, велосипедными прогулками и походами в лес, но особенно радовала возможность вволю повозиться с немецкой военной техникой в «Парке Горького» на выставке образцов трофейного вооружения, где начальником служил отец Артёма, генерал-лейтенант Хмельницкий, после тяжёлого ранения получивший это назначение из рук самого Сталина. Нечего и говорить, что такое положение дел вызывало у парня законную гордость.

— …Ребята, любопытно, чем всё закончится у Шаха с Ниной? — вдруг изменил тему разговора Лёня Реденс.

— Как чем?… Нинка уплывёт себе в Мексику, а Володька останется страдать и вымещать переживания на нас, — ответил Артём.

— Не страдать, а злиться, что она не подчинилась, — не согласился Феликс.

— Правильно… злиться. Только знаете, что он мне недавно заявил? — снова привлёк к себе внимание Лёня.

— ?…

— Сказал: если Нинка отчалит — он убьёт…

— Кого?!

— Хмель, ты хоть раз в жизни в состоянии дослушать?

— Ну не тяни! Кого убьёт?

— …Грозился — или себя, или её.

— Чепуха. Откуда Вовке взять настоящее оружие?… Недели три назад он где-то раздобыл «смит-вессон» и отдал мне на хранение. Я заховал его под диван, но мать, как назло, чуть не на следующий день затеяла генеральную уборку. Вечером встретила меня уже с револьвером в руке, устроила истерику и наябедничала отцу. Тот взял «смит», а я стою и жду: «Ща, как треснет»… Уже к оплеухе приготовился, а он повертел его в руках и говорит: «Этим ржавым хламом только гвозди заколачивать». В общем — пронесло. Батя его в сейф швырнул и приказал забыть об оружии вне музея.

За домом, со стороны моста, раздался сильный хлопок.

— Глядите, как выхлопная пальнула, прямо как из пистолета, — прокомментировал Хмельницкий.

В этот момент звук повторился.

— Ребята — выстрелы! — возбужденно предположил Лёнька.

— Да ладно пургу мести. Глушитель жахнул, — усомнился Тёмка.

— А я говорю — стреляли!

— Тём, по-моему, выстрелы — Лёнька прав, — поддержал Реденса Феликс.

— Айда, посмотрим!

Однако в прихожей их остановила мама Артёма, Вера Ивановна, собравшаяся было пойти к подруге — свояченице Сталина — Евгении Александровне Аллилуевой: