Александр Дюма - Изабелла Баварская Страница 20

На эти слова король отвечал, что, если Бог ему поможет, лихоимствам этим будет положен конец; он не посмотрит на то, что герцоги, его дяди, приходятся братьями его отцу, а над их недобросовестными советниками и помощниками он велит учинить беспристрастное и строгое следствие.

Выслушав все эти жалобы и обвинения, король въехал в Безье, где проживал Бетизак, но приказал молчать обо всем, что ему донесли, и первые три или четыре дня пребывания в городе как будто бы посвятил празднествам, а между тем распорядился тайно произвести расследование. На четвертый день ему донесли, что Бетизака, казначея его дяди, простить невозможно, ибо он повинен в таких злоупотреблениях, которые караются смертной казнью. Тогда созвали Королевский совет, где было решено схватить Бетизака и привести в суд.

Судьи разложили на столе перед обвиняемым множество документов, доказывающих его лихоимство, и сказали ему:

— Бетизак, смотрите и отвечайте: как вы можете объяснить эти расписки?

Один из чиновников поочередно брал со стола расписки и читал вслух. Однако на каждую у Бетизака был уже готов ответ. Те, на которых стояла его подпись, он признавал, но говорил, что действовал по приказанию герцога Беррийского, который может это подтвердить. От других расписок отказывался.

— Даже понятия о них не имею, — утверждал он, — спросите у сенешалей Боккерского и Каркассонского, а еще лучше — у канцлера… герцога Беррийского.

Судьи были в большом замешательстве, но в ожидании новых доказательств отправили Бетизака в тюрьму. Они сами произвели обыск в его доме, изъяли все бумаги и внимательно их изучили. Из этих бумаг явствовало, что Бетизак совершал такие лихоимства и собирал с сенешальств и королевских поместий такие баснословные суммы, что читавшие эти документы просто не верили своим глазам. Тогда его снова привели в суд, и он признал правильность всех предъявленных ему счетов, подтвердив, что действительно получал означенные суммы, но прибавил, что, пройдя через его руки, они тут же поступали в казну герцога Беррийского, на что дома у него имеются квитанции, место хранения которых он укажет. Квитанции были доставлены в Совет, их сравнили с расписками и счетами, и сумма почти сошлась: она составляла около трех миллионов.

Судьи были поражены доказательствами корыстолюбия герцога Беррийского. У Бетизака спросили, на что же его господин мог тратить такие большие деньги.

— Не могу знать, — отвечал он. — Немалая часть, думается, пошла на покупку замков, дворцов, земель и драгоценностей для графа Булонского и Этампского. Собственные дома герцога, как вы знаете, содержатся в большой роскоши, да и слугам своим, Тибо и Морино, он давал столько, что сейчас они стали настоящими богачами.

— Ну, а на вашу долю, Бетизак, — спросил его де Ла Ривьер, — тысяч сто франков досталось в этом грабеже?

— Ваша милость, — ответил Бетизак, — свою власть герцог Беррийский получил от короля, я же свою — от герцога Беррийского, стало быть, в сущности, я тоже уполномочен королем, так как действовал от лица его наместника. Поэтому все подати, которые я собирал, были законны. Что же до моей доли, то на это я имел соизволение герцога Беррийского, а герцог заботился о том, чтобы его люди не бедствовали: выходит, богатство мое вполне законно, ибо досталось оно мне от герцога.

— Вы говорите сущий вздор! — ответил ему Жан Лемерсье. — Богатство нельзя считать законным, если оно приобретено нечестным путем. Отправляйтесь в тюрьму, а мы обсудим ваши показания и представим королю ваши доводы. Как он решит, так и будет.

— Да вразумит его Господь! — промолвил Бетизак.

Он поклонился судьям, и его увели обратно тюрьму.

Между тем едва только разнеслось известие о том, что Бетизак по приказанию короля взят под стражу и будет судим, жители окрестных селений начали стекаться в город; несчастные, которых он грабил, пытались проникнуть в королевский дворец, чтобы молить о справедливости, и когда король выходил, они бросались перед ним на колени и протягивали ему свои просьбы и жалобы. Тут были дети, которых Бетизак сделал сиротами, женщины, которых он сделал вдовами, девицы, которых Бетизак обесчестил. Там, где ему не хватало красноречия, он применял силу. Этот злодей посягал на все: на имущество, честь, жизнь человеческую. Король понимал, что кровь жертв взывает о мщении, и приказал, чтобы Совет вынес Бетизаку свой приговор.

Но в ту самую минуту, когда Совет собрался, вошли два человека: это были де Нантуйе и де Меспен. Они явились по поручению герцога Беррийского, дабы подтвердить показания Бетизака и просить короля и Совет передать им этого человека и, если будет угодно, возбудить следствие против самого герцога.

Совет оказался в крайне затруднительном положении. Герцог Беррийский мог не сегодня-завтра вновь обрести утраченное было влияние на короля; в предвидении этого каждый боялся его разгневать. С другой же стороны, лиходейства Бетизака были до того явны, до того очевидны, что грешно было бы оставить его безнаказанным. Тогда было предложено конфисковать все его движимое и недвижимое имущество, распродать его, а вырученные деньги разделить между бедняками, чтобы Бетизак снова стал таким же нищим, каким взял его к себе герцог Беррийский. Однако король не желал полусправедливости: он сказал, что такое возмездие удовлетворило бы лишь тех, кого Бетизак разорил, но семьям, которым он принес смерть и бесчестье, нужны его смерть и посрамление.

Тем временем в Совет явился некий старец. Узнав, что происходит, он заявил королю и его советникам, что готов заставить Бетизака признаться в своем преступлении, которое было совершено лично им и которое герцог Беррийский не смог бы взять на себя. Старика спросили, что для этого нужно. «Для этого надо посадить меня в ту самую темницу, в которой сидит Бетизак», — был ответ. Никаких объяснений он давать не хотел, говоря, что остальное уж его дело, никого, мол, оно не касается, и он готов довести его до конца. Сделали так, как сказал старик: стражники публично препроводили его в тюрьму, тюремщик получил необходимые указания, впихнул новоприбывшего в темницу, где сидел Бетизак, и запер за ним дверь.

Старик притворился, будто и не знает, что в камере кто-то есть; он шел, вытянув вперед руки, словно ничего не видел, а когда добрался до противоположной стены, то сел, прислонясь к ней спиной, обхватив голову руками и уперев локти в колени.

Бетизак, глаза которого за неделю уже привыкли к темноте, следил за новым узником с любопытством человека, находящегося в таком же положении. Он нарочно пошевельнулся, чтобы привлечь к себе его внимание, но старик сидел неподвижно, словно погруженный в свои думы. Тогда Бетизак решил заговорить с ним и спросил, не из города ли он попал в этот застенок.