Александр Дюма - Изабелла Баварская Страница 21

Бетизак, глаза которого за неделю уже привыкли к темноте, следил за новым узником с любопытством человека, находящегося в таком же положении. Он нарочно пошевельнулся, чтобы привлечь к себе его внимание, но старик сидел неподвижно, словно погруженный в свои думы. Тогда Бетизак решил заговорить с ним и спросил, не из города ли он попал в этот застенок.

Старик поднял глаза и в углу «заметил» Бетизака: он стоял на коленях в молитвенной позе. И этот человек еще дерзал молиться! Старик задрожал, увидев рядом с собой того, кому он поклялся отомстить.

Бетизак повторил вопрос.

— Да, из города, — ответил старик глухим голосом.

— И о чем же там толкуют? — спросил Бетизак, изобразив на лице полное безразличие.

— Толкуют о неком Бетизаке, — сказал старик.

— Ну и что о нем говорят? — робко продолжал Бетизак, которого ответ на этот вопрос очень волновал.

— Говорят, что правосудие наконец свершится и скоро его повесят.

— Господи Иисусе! — воскликнул Бетизак, вскочив на ноги.

Старик снова обхватил голову руками, и тишину темницы нарушало теперь лишь стесненное дыхание человека, узнавшего вдруг нечто страшное. Минуту Бетизак оставался недвижим, но вскоре силы изменили ему; он прислонился к стене и вытер лоб. Потом, немного придя в себя, продолжал хриплым голосом:

— Пресвятая Богородица!.. Стало быть, для него нет никакой надежды?!

Старик промолчал и не шелохнулся, словно и не слышал вопроса.

— Послушайте, значит, для него нет никакой надежды?.. — снова спросил Бетизак, подойдя к старику и с силой тряхнув его за плечо.

— Есть, — спокойно произнес старик, — одна-единственная: если порвется веревка.

— Боже мой, Боже!.. — воскликнул Бетизак, заламывая руки. — Что же делать?.. Кто мне теперь поможет?..

— А-а, — мрачно протянул старик, глядя на Бетизака столь пристальным взглядом, будто старался не упустить даже малейшей подробности в выражении его отчаяния. — Так это вы и есть тот, кого проклинает весь народ? До чего же, видать, тяжко доживать последние часы преступной жизни!..

— Да пусть отнимут у меня все, — простонал Бетизак, — имущество, деньги, дома! Пусть их отдадут этим бесноватым, только бы сохранили мне жизнь! Я готов провести свои дни в темнице, закованный в цепи, не видя света Божьего! Только бы жить, жить! Я жить хочу!..

Несчастный катался по полу, как безумец. Старик молча смотрел на него. Потом, видя, что тот уже изнемог, он спросил:

— А как ты вознаградишь человека, который помог бы тебе из этого выпутаться?

Бетизак поднялся на колени; он пристально смотрел на старика, будто хотел проникнуть в самую глубину его сердца.

— О чем вы говорите?..

— Я говорю, что мне жаль тебя, и, если ты послушаешься моего совета, все еще может кончиться благополучно.

— Продолжайте же, продолжайте: я богат… все мое богатство…

Старик рассмеялся.

— Вот оно что! — сказал он. — Значит, ты надеешься выкупить свою жизнь тем же самым, чем ее погубил, не так ли? И думаешь таким путем рассчитаться с людьми и Богом?

— Нет, нет! Я все равно останусь преступником, я это знаю. И я горько раскаиваюсь… Но вы сказали, что есть средство… Какое же?

— Будь я на твоем месте, да упаси меня от этого Бог, вот что бы я сделал…

Бетизак жадно ловил каждое слово старика, вылетавшее из его уст.

— Явившись снова в Королевский совет, — продолжал старик, — я бы по-прежнему отпирался…

— Да-да, — согласился Бетизак.

— …но сказал бы, что чувствую себя виноватым в другом преступлении и хочу покаяться в нем ради спасения своей души. Я бы сказал, что долго блуждал в неверии, что я манихей и еретик…

— Но ведь это неправда! — воскликнул Бетизак. — Я добрый христианин, верующий в Иисуса Христа и Деву Марию.

— Я сказал бы, что я манихей и еретик и крепок в своих убеждениях, — продолжал старик, словно Бетизак и не возражал ему. — Тогда меня потребовал бы к себе епископ, потому что я подлежал бы уже суду церковному. Епископ отослал бы меня к авиньонскому папе. Ну а так как святой отец наш Климент — большой друг герцога Беррийского…

— Понимаю, — прервал Бетизак. — Да-да, наш герцог Беррийский не допустит, чтобы мне причинили зло. О, вы меня спасли!

При этих словах он бросился было обнимать старика, но тот оттолкнул его. В эту минуту дверь отворилась: пришли за Бетизаком, чтобы вести его в Королевский совет.

Здесь, в Совете, Бетизак решил, что теперь самое время пустить в ход хитрость, которой научил его старик, и, встав на колени, попросил разрешения говорить. Ему немедленно дали слово.

— Почтенные господа, — начал он, — я обдумал свои поступки, спросил свою совесть и боюсь, что сильно прогневал Господа, но не тем, что я грабил и взимал деньги с бедняков, ибо всем, слава Богу, известно, что я это делал по приказанию моего господина, а тем, что я блуждал в неверии…

Судьи удивленно переглянулись.

— Да, — продолжал Бетизак, — да, господа, ибо разум мой не верит ни в Пресвятую Троицу, ни в то, что Дух Святой спустился с небес, дабы воплотиться от женщины, и я думаю, что моя душа умрет вместе со мной…

По всему собранию прошел ропот изумления. Тогда поднялся Лемерсье, смертельный враг Бетизака, и сказал:

— Бетизак, подумайте о том, в чем вы сейчас признались! Ибо своими словами вы наносите тяжкое оскорбление нашей матери Святой Церкви и заслуживаете за них костра. Одумайтесь!

— Не знаю, — отвечал Бетизак, — чего я заслуживаю, но так я думаю с тех пор, как во мне пробудилось сознание, и так буду думать до той минуты, пока оно живет во мне.

Тут судьи осенили себя крестным знамением и, испугавшись за свое собственное спасение, прервали речь Бетизака, приказав снова водворить его в тюрьму. Войдя в темницу, он стал искать старика, чтобы обо всем ему рассказать, но старика там уже не было.

Что произошло в душе Бетизака, известно одному Богу. Однако на следующий день это был совсем другой человек. Каждый прожитый им час Бог превратил в годы: за одну ночь волосы его поседели.

Узнав о показаниях Бетизака, король был немало удивлен.

— О, это дурной человек, — сказал он. — Мы полагали, что он только мошенник, а он, оказывается, еще и еретик. Мы считали, что ему достаточно веревки, а он сам просится на костер. Ну что ж, быть посему! Он будет повешен и сожжен. Пусть теперь мой дядя, герцог Беррийский, берет на себя его преступления: мы увидим, осмелится ли он принять и это.

Вскоре слухи о признаниях подсудимого распространились по всему городу; радостные толпы заполнили улицы, потому что народ ненавидел и проклинал Бетизака. Но никто не был поражен этой новостью сильнее, чем два рыцаря, прибывшие в город, чтобы от имени герцога Беррийского потребовать выдачи. Они поняли, что Бетизак сам себя погубил, и решили, что подобное признание он мог сделать лишь по наущению врага. Однако что бы там ни было, Бетизак признался, и король уже вынес приговор. Оставалась единственная надежда: заставить его отречься от показаний, данных им накануне.