Человек за спиной - Алексей Борисов Страница 20

— И это у него записано?

— Как и всё, что могло иметь малейшую ценность.

— Страшноватый человек.

— Действительно страшноватый, — согласился Платонов.

В указанное время, с четырех до семи часов пополудни, в редакцию «Листка» никто не пришел. Поблагодарив редактора Павла Алексеевича Зарубина, своего давнего знакомого, за оказанное содействие, Григорий Денисович поймал извозчика и поспешил на другой берег Невы. Там, у пересечения Большого проспекта с Гатчинской улицей, в крытом экипаже его ожидал человек с веснушками. Негласный помощник, опять прибегнув к переодеванию, успешно принял вид купца средней руки, который по торговым своим делам пожаловал в столицу.

Петербургская сторона разительно отличалась от центра. Здесь только недавно был снят запрет на каменное строительство, поэтому как на проспекте, так и в прилегавших к нему кварталах абсолютно преобладали низкие деревянные дома и домишки. Сходство с провинциальным городком придавали сады, огороды и палисадники за дощатыми заборчиками. Обитал в домах с домишками незавидный люд. В его числе доживали свой век мелкие отставные чиновники, которые даже в лучшие времена не имели за душой ничего, кроме скудного жалованья.

Кое-кто из них умудрялся сдавать комнаты внаем еще более непритязательным жильцам. Такой жилец, а точнее жилица как интересовала Платонова. Его «молодцы» заступили на пост еще перед поездкой коллежского советника во Владимир и Москву.

— Что-нибудь есть? — после приветствия спросил Григорий Денисович.

Веснушчатый отрицательно помотал головой.

— Живет, как все. Клиентов принимает, шьет, в лавку ходит.

— А клиенты откуда?

— Местные. Мы проверяли, на нашу братию никто не похож.

— Письма получает?

— Пока ни разу.

— Ладно, продолжайте.

Пересев обратно на извозчика, Платонов назвал ему адрес на Невском, у Зеленого моста. В кондитерской Вольфа и Беранже для коллежского советника был заказан столик рядом с огромным, почти до пола, окном. Григорий Денисович успел вовремя. Едва он взял в руки в меню, показался Левкович. Жандармский подполковник не стал эпатировать посетителей голубым мундиром, по случаю скромного товарищеского застолья выбрав классический вечерний наряд — черную пиджачную пару, белую рубашку со стоячим воротничком и черный галстук.

— Дела наши в настоящее время как сажа бела, — резюмировал Всеволод Романович, вслед за Платоновым заказав кофе по-восточному и пирожное эклер (название «по-турецки», исходя из патриотически соображений, теперь не использовалось).

От алкоголя Григорий Денисович предложил воздержаться. Выбор заведения он объяснил так: «Балую себя иногда. Сладкое полезно для мозга».

— Ваша работа с кружком ничего не дала?

— Допросили всех — и бывших, и нынешних. Бориса помнят еще несколько человек, но кто привел его в кружок, неизвестно. То же с Кречетом.

— Наверняка кто-то знает, но не скажет, — заметил Платонов.

— Отвратительная публика, — кивнул Левкович. — Через одного ведут себя дерзко. Видно, что ни в ком нет уважения к власти. Один заявил в лицо следователю: мол, вас бы на войну отправить, чтобы там пользу приносили.

— Да, подросла молодежь…

— Только ума не набралась! Заладили про землю и волю, а знают, что с землей делать? Вот я точно знаю, наш род из помещиков Киевской губернии. Когда и что сеять, когда и как убирать — хоть сейчас доложу.

— Желают рай земной учредить сейчас же, только праведников среди людей маловато, — Григорий Денисович надкусил пирожное. — Справедливости им подавай.

Всеволод Романович фыркнул, чуть не разбрызгав кофе на белоснежную рубашку.

— Сначала пусть попробуют послужить, добиться чего-то. Нам с вами чины и звания не в подарок достались.

— Положим, мне еще родительское имение досталось, — задумчиво вымолвил Платонов, берясь за чашку.

— О, так вы еще и землевладелец?

— Имением управляющий занимается, доходы пополам делим с вдовой моего брата… Да, еще пару слов о всеобщей справедливости. Жизнь на глазах меняется, одни состояния сколачивают, другие нищают. Много соблазнов и много обид, всего не исправить по мановению руки. Но молодость горяча, не признаёт постепенности. А фанатики, негодяи этим пользуются.

— Нет у нас времени ждать, пока всё само уляжется, — возразил подполковник. — В прежнее царствование таких горячих на каторгу или в солдаты отдали бы.

— За одни разговоры?

— Они от разговоров к убийствам перешли, сами видите.

— Ну, только некоторые перешли, счет пока на единицы, — Григорий Денисович не спешил разделить рвение Левковича.

— Помилуйте, нам ждать, пока все перейдут?

— Только ожесточим тюрьмой да каторгой.

— Оттуда не дотянутся, — Всеволод Романович отправил в рот половину эклера, показав ровные, крепкие зубы.

Платонов, не спеша с ответом, глядел на него так, будто размышлял о чем-то далеком от политики.

— Найдутся охотники продолжить, не сомневайтесь, — сказал он наконец.

— Что же вы предлагаете, Григорий Денисович?

— Еще лучше работать, конечно.

Оба прервались на минуту ради отменно сваренного кофе.

— Государь с наследником уедут в субботу. Только бы ничего не стряслось за это время, — негромко, но с чувством произнес Левкович.

— Портрет Бориса готов?

— Вызвали агента, сейчас рисуют. Завтра снимут фотокопии, раздадим филерам и дворцовой охране.

Григорий Денисович вздохнул.

— Нам повезло дважды. В первый раз, когда убийца не успел обшарить карманы Владыкина, и полиции досталась бумажка с «Кречетом». Во второй раз, когда револьвер Соколовского дал осечку. В троекратное везение верится слабо. Ставки высоки, террористы могут проявить осторожность и прибегнуть к маскировке.

Жандарм снова приложился к чашке, потом спросил о другом:

— Любите бывать здесь?

— Люблю, — ответил Платонов. — В этой кондитерской Пушкин сиживал.

— Пушкин — это истинное светило, гений нашей словесности, — с жаром подхватил Всеволод Романович. — Помните «Клеветникам России»?

Он не удержался и продекламировал:

Иль русского царя уже бессильно слово?

Иль нам с Европой спорить ново?

Иль русский от побед отвык?

— Мне больше нравятся «Борис Годунов» и «Капитанская дочка», — сказал коллежский советник.

Греком его прозвал брат Николай еще на первом курсе университета — за пристрастие к трудам античных мыслителей. Собственно, только одним курсом обучение на философском факультете и ограничилось. Потом за ними обоими пришли жандармы. Для брата такой поворот событий не стал совершенно неожиданным: он был предупрежден,