Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны Страница 20

— Ох, беда, вот беда-то, госпожа! — запричитала старая рабыня, поспешно роясь в сундуке. — Как же они его…

— Он будет жить! — оборвала ее Андромаха. — И не подавай мне темно-синего платья.

Глава 11

Она спускалась по лестнице, шла по коридору в центральный зал дворца, где обычно Неоптолем принимал гостей и послов, с одной-единственной мыслью: как удержаться… Не дать волю гневу и ненависти, не приказать Пандиону и воинам уничтожить ненавистного спартанского царя.

Сейчас Андромаха помнила только одно — этот человек был причиной несчастий, которые она и все, кого она любила, пережили за долгие-долгие годы. С ним было связано начало Троянской войны, именно он солгал Ахиллу, назвав Гектора убийцей Патрокла, и Гектор едва не пал жертвой этой лжи, именно он хотел сорвать переговоры Приама и Агамемнона, именно он вместе со своим братом обманывал Неоптолема, скрывая истинную причину гибели его отца, умалчивая о том, что главной мечтою Ахилла было прекратить войну, а не разрушить Трою… Именно Менелай настойчивее всех требовал от Неоптолема принести в жертву ее трехлетнего сына! И теперь, так или иначе, что бы ни говорил Феникс, Менелай был повинен в покушении на царя Эпира. Из-за него и его дочери пылкий и прекрасный мальчик, который стал ей так дорог, лежал сейчас при смерти!

— Гектор, помоги мне! — прошептала Андромаха, стискивая кулаки, всеми силами взывая к образу своего мужа, которого так и не ощутила мертвым, мысленно прося передать ей волю, выдержку и мудрость, которые так часто помогали ему побеждать.

Она вошла в зал почти одновременно с Пандионом и мирмидонскими воинами, пришедшими сюда со стороны центральной лестницы, и те разом склонились перед нею. Она ответила наклоном головы и подошла к креслу Неоптолема, покрытому огромной львиной шкурой. (Как-то Неоптолем говорил ей, что это — шкура льва, которого его отец убил, будучи семилетним мальчиком и сражаясь одновременно со львом и львицей). Только на одно мгновение Андромаха заколебалась. «Не думай, садись!» — то ли она сама себе это сказала, то ли ей померещился голос Гектора…

Когда спустя несколько мгновений в зал вошел Менелай, сопровождаемый Фениксом, он невольно остановился в дверях, если не потрясенный, то изумленный сверх меры. Царь Спарты никогда прежде не видел Андромаху, лишь слыхал от других о ее красоте, о ее особом, необычайно нежном облике. И он не разочаровался: женщина, что сидела перед ним среди складок светлого меха, была прекрасна. Но она была другая, не такая, как о ней говорили. Все — огненно-алый пеплос, скрывший отчасти хрупкость фигуры, блеск золотого венца над бронзовым блеском волос, спокойная величавость позы, твердый, почти грозный взгляд изумрудных глаз, — все являло царицу, а не троянскую рабыню, из прихоти взятую в жены юным царем. По бокам кресла, немые и напряженные, стояли мирмидонцы, а у ног женщины лежал громадный пес, чей золотистый мех почти сливался с мехом льва. Менелай сразу узнал его — он хорошо помнил Тарка.

Андромаха молчала, ожидая, пока вошедший заговорит первым. Рука царицы лежала на голове собаки, и Тарк, вовсе не обманутый ее внешним спокойствием, был весь напряжен. Менелай прекрасно видел — одно ее, пускай и невольное, движение, и даже мирмидонская стража не успеет остановить ахиллова пса… Да и не станет останавливать!

Он овладел собой и поклонился.

— Я приветствую тебя, царица Эпира, прекрасная Андромаха!

— Привет тебе, царь Спарты, доблестный Менелай! — ответила она. — С чем ты пришел ко мне?

— Прежде всего я хочу узнать от тебя, что с твоим супругом, — тихо ответил Менелай. — Мне сказали, что он жив.

— Он жив, — подтвердила Андромаха. — И я верю, что он поправится.

Она смотрела на спартанского царя, и перед ней тоже представал совсем другой Менелай, не тот, какого она себе представляла (прежде и Андромаха видела его лишь с высоты Троянской стены во время сражений). Он пришел к ней без доспехов и без оружия, в простом темном хитоне и плаще. Золотой венец на пробитых сединою волосах лишь усиливал простоту наряда и подчеркивал бледность лица и темные тени, что легли возле глаз. Печаль и тревога были в его взгляде. Ни надменности, ни злобы, ни хитрости.

— Я тоже надеюсь, что Неоптолем не умрет, — сказал Менелай тем же негромким голосом. — И я прошу тебя верить мне, царица: у меня не было и в мыслях желать его смерти. Я не имею никакого отношения к той подлости, которая совершилась в храме Артемиды.

Андромаха еле заметно сжала пальцы на затылке Тарка, и верхняя губа гигантского пса чуть приподнялась, открывая страшные клыки. Он заворчал и еще сильнее напрягся.

— Лежать, Тарк! — властно приказала Андромаха и вновь посмотрела в глаза Менелаю. — В таком случае, кто устроил это покушение, царь? У них были спартанские мечи, и наши воины узнали некоторых из них. А позже один из раненных Неоптолемом убийц пришел в себя и, перед тем, как испустить дух, сказал, что он из Спарты. Кто послал их, Менелай?

— Моя дочь Гермиона, обезумевшая от ревности к тебе, — ответил он спокойно. — И во главе их был мой племянник Орест, который давно и отчаянно влюблен в Гермиону. Видишь, я говорю тебе правду.

Царица кивнула.

— Их осталось в живых пятеро, — медленно произнесла она. — Пятеро убежали из храма и, вероятно, вернулись в гавань.

— Четверо, — усмехнулся Менелай. — Пятый умер от раны в спине… Ты хочешь, чтобы я их выдал тебе?

Андромаха усмехнулась в ответ.

— Своего племянника ты ведь не выдашь, а он был главой заговора.

Менелай покачал головой.

— Я не люблю Ореста, Андромаха. Он совсем не похож на Агамемнона, он мне не близок… И я меньше всего хотел бы, чтобы он стал мужем моей дочери, хотя, если сказать честно, она мне тоже не близка. Но его я просто опасаюсь: человек, который убил свою мать, не может быть нормальным. Я бы выдал его тебе вместе с остальными тремя, которых я приказал взять под стражу, но ведь Орест — подданный своей сестры, царицы Микен Электры. Она, как я думаю, тоже не любит его и вряд ли о нем пожалеет, но ей только дай предлог для ссоры со Спартой! А еще больше она бы обрадовалась, если бы Спарта вступила в войну с Эпиром, потому что тогда ослабнут оба царства, и она сможет укрепить свое могущество… Так что же, дадим ей такую возможность, Андромаха?

Менелай смотрел царице в глаза, и та видела, что он не лжет. Его голос звучал устало и тускло. Он действительно не хотел ссоры и войны, она это понимала.

— Что же нам делать, в таком случае? — спросила она прежним, чистым и абсолютно невозмутимым голосом.