Станислав Пономарев - Быль о полях бранных Страница 20

— Ха! Конечно, я не туменбаши и не хан. Но я владею пайцзой великого Чингисова рода Джучи-хана. Тайно владею, и тайна эта в моих руках.

— Как ты сказал? — не поверил епископ. — Пайцза Джучи-царя в Синей Орде у Махмет-Руса, Токтамыша или еще у кого из монгольских царевичей. Как она тут оказалась? Да еще у тебя?

— Ее с раненого Араб-Шаха сняли, — сообщил раб.

— Та-ак! — сообразил Семен Мелик. — Значит, весь сыр-бор на поле бранном из-за этой пайцзы разгорелся да из-за Арапши-царевича?

— Истину молвил великий урус-боха-дур, — подтвердил оборванец.

— А как она у тебя оказалась?

— Все скажу. Когда Асат-кятиба казнили и все его богатства забрал султан Али-ан-Насир, слуга Асата Талгат успел припрятать пайцзу..

— А как она у писаря оказалась?

— Это покрыто завесой мрака, — ответил проворный раб. — Тайна теперь умерла вместе с несчастным Асат-кятибом. О Аллах, дай ему место в райских садах...

— Ты аллаха оставь, — грубо оборвал его Семен Мелик. — Говори дальше.

— Хорошо, урус-бохадур. Талгат долго думал, что делать с такой находкой. Потом мне передал со словами: «Осман, найди достойного покупателя». Я подумал и нашел тебя.

— Меня-а?! — громыхнул голосом русс. — Да знаешь ли ты, что я сейчас же кликну стражников салтана! Ты нарочно принес сюда этот кусок царского золота, чтобы погубить нас с владыкой Иоанном! Чтоб Русь загубить?! Эй, кто там...

— Погоди, — остановил его Иоанн.

А раб уже стоял на коленях ни живой ни мертвый от ужаса и только шептал:

— Погоди... погоди... погоди...

Из-под чапана по дощатому полу пополз к двери тонкий ручеек.

— Погоди, Семен, — глянул на пол владыка. — Надобно подумать. Я сейчас.

Старик легко встал со скамьи, подошел к двери, набросил крючок, вернулся.

— Дай-ка сюда пайцзу эту, — властно приказал он рабу.

Тот поспешно распахнул чапан, снял с шеи золотую цепочку с массивной пластиной.

— Не менее трех фунтов будет, — взвесил пайцзу на руке Иоанн. И он почти не ошибся.

Семен Мелик молчал, сдвинув густые брови. Он поверил невольнику, что тот не соглядатай султана. И только тогда поверил, когда увидел ручеек на полу, который был для многоопытного воеводы значительнее всяких клятв.

Иоанн внимательно исследовал знак ханской власти в Золотой Орде. Потом подошел к шкафу, вынул из него толстую книгу в кожаном переплете, перелистал, нашел нужный рисунок, сличил. Потом из того же шкафа достал весы, взвесил золото, снова сличил с записями в книге и побелел от страха.

— Это она, — прошептал архиерей посиневшими губами.

Раб от ужаса стал подвывать щенячьим голосом. По-видимому, он не ожидал такого поведения от возможных покупателей его опасного товара. Не сообразил глупый воровской ум, что не все можно купить безнаказанно. Что не одну только его голову тащит на плаху этот блестящий и такой безобидный с виду полукруг-золота. Этой покупкой нигде и ни перед кем не похвастаешься, как драгоценным конем, например. И на краю света не спрячешься с такой пайцзой, если станет известен ее нынешний владелец.

— Что будем делать, владыка? — хриплым голосом спросил Семен Мелик.

— Не ведаю, сын мой...

Но в этой грозной ситуации вдруг решительно проявился воинский дух бывалого разведчика и воеводы. Мозг его сработал мгновенно.

— Чего ты хочешь за пайцзу? — теперь уже спокойно спросил раба боярин.

— М... мы... ма...

— Не дрожи! Говори твердо! — прикрикнул Семен Мелик и сразу привел злоумышленника в более или менее нормальное состояние.

— Мы хотели, чтобы ты, могучий бохадур, выкупил нас из плена и дал немного серебра на дорогу до наших очагов.

— А где эти очаги?

— Далеко. В Турции.

— Ну что ж, свободу я вам обещаю и серебра на дорогу дам, — обнадежил невольника русс и спросил: — Ты знаешь, где мое подворье?

— Да, мой господин.

— Сейчас возьми назад эту пайцзу...

— Пусть она у тебя останется, о боха...

— Нет! — резко возразил Семен. — Сейчас возьми ее назад, а вечером приходи со своим другом ко мне. Там все и решим.

— Хор-рошо, мой господин, — вскочил вор. — Мы придем, как только стемнеет.

Когда раб, забрав свое опасное сокровище, ушел, Семен Мелик попросил епископа:

— Пошли за ним, владыка, трех-четырех проворных доглядчиков. Чтоб шустрый ворюга сей аж до дома моего глаз наш тайный носил. А к вечеру пускай дозор твой проверит, не приведут ли невольники за собой еще кого-нибудь лишнего. Кто ж их знает, может, они все же доглядчики царя татарского, а этот оборванец за нашими головами приходил.

— Добро...

Пока епископ распоряжался, Семен Мелик обдумал все до мелочей. На предостережение Иоанна: «К подворью твоему царевы слуги и не по следу невольников прийти могут, ежели у них все заранее оговорено» — сказал:

— Мы тоже не лыком шиты и не ослами повиты. Рабов этих, Османа да Талгата, еще по дороге соколы мои перехватят и в другой дом сведут...

Долго еще потом разговаривали с глазу на глаз Семен Мелик и епископ Иоанн, обсуждали необычное происшествие.

— Надо же, как иной раз судьбина поворачивает, — говорил архиерей. — От какого-то презренного раба зависеть может судьба целых народов и всевластных царей. Ведь эта пайцза в умных руках все в Золотой Орде перевернуть может.

— У князя нашего Димитрия Иоанновича и голова и руки умные.

— Поистине. А ведь среди татар поверье такое: кто владеет пайцзой Джучи-царя, тот всей степью обладать будет.

— Пошто ж тогда Арапша замест власти вселенской смертельную рану нашел себе? — усмехнулся Семен Мелик.

— Мож, не в те руки попала.

— Может быть.

Глава десятая

Дань московская

Русского посла принимали в Большой зале дворца султана, называемой Золотой. Она и была таковой на самом деле: стены, потолок и даже пол были инкрустированы драгоценным металлом. Дворец строился еще в языческие времена, и изощренный орнамент залы выдавал искусство китайских мастеров. Крылатые драконы, грифоны с львиными туловищами, диковинные хищные птицы зло разглядывали сапфировыми и рубиновыми глазами людей в зале, готовые, казалось, наброситься на все живое и растерзать в клочья.

Отблеск сотен свечей и дневной свет, проникавший в залу сквозь разноцветие стекол в огромных стрельчатых окнах, как бы одухотворяли всю эту великолепную нечисть, и любой невольно ощущал в ней живое воплощение демонических сил.

Но и ислам проник в эти стены. Может быть, на первый взгляд неброско, но явно и решительно. Тут и там тонко и соразмерно отчеканены изречения из Корана[64], знаки полумесяца. Причем мусульманские святыни располагались на самом куполе и на стенах — в двух саженях от гранитных плит пола. Чудища летали и скалились, как бы зажатые между ними. Расположение исламского орнамента утверждало: если бы не воля Аллаха, эта древняя языческая нечисть давно бы все изничтожила. Но она не может подняться в небо, боясь святых заклятий на куполе дворца, и не в силах низвергнуть зло на землю, ибо страшится слететь вниз сквозь броню всезащищающей молитвы.