Александр Дюма - Анж Питу Страница 20

— Отец, — сказала Катрин, — у вас больше опыта чем у нас, поступайте как хотите.

— В самом деле, — прошептал Питу, осмелевший от собственного успеха, — зачем ваш господин Изидор вмешивается не в свое дело?

Катрин не услышала или не захотела услышать этих слов, и разговор прервался.

Обед прошел как обычно. Но Питу он показался нестерпимо длинным. Ему не терпелось блеснуть своим новым великолепием и появиться на людях рука об руку с мадемуазель Катрин. Для него это воскресенье было великим днем, и он поклялся вечно сохранить в памяти священную дату 12 июля.

Наконец, они вышли из дому около трех часов пополудни. Катрин, хорошенькая черноглазая блондинка, тоненькая и гибкая, словно ива над родником, из которого брали воду для фермы, выглядела очаровательной. Она нарядилась с тем врожденным кокетством, которое подчеркивает все привлекательное в женщине, а чепчик, сшитый, как она призналась Питу, ее собственными руками, был ей на редкость к лицу.

Танцы обычно начинались не раньше шести. Четверо деревенских музыкантов, расположившихся на дощатом помосте и получавших по шесть медных монет за контрданс, принимали гостей в этой бальной зале под открытым небом. В ожидании шести часов публика прогуливалась по знаменитой аллее Вздохов, о которой толковала тетушка Анжелика; отсюда можно было увидеть, как молодые господа из города или окрестных замков играют в мяч под руководством метра Фароле, главного распорядителя этой игры на службе у его высочества монсеньера герцога Орлеанского. Фароле слыл местным оракулом по части всех тонкостей игры в мяч, и приговорам метра игроки внимали с почтением, какого заслуживали его лета и добродетели.

Питу, сам не зная отчего, ощутил острое желание остаться в аллее Вздохов; но не для того надела Катрин восхитивший Питу кокетливый наряд, чтобы прятаться в тени двойного ряда буков.

Женщины подобны цветам, которые по воле случая произрастают в тени; они без устали тянутся к свету, и рано или поздно их свежий душистый венчик раскрывается навстречу лучам солнца, что иссушают и губят их красоту.

Лишь скромная фиалка, если верить поэтам, не покидает укромного уголка, да и то, затерянная в лесной глуши, носит траур по своей бесполезной красе.

Поэтому Катрин ухватилась за руку Питу и употребила все свои силы на то, чтобы направить его в сторону площадки для игры в мяч. Впрочем, скажем сразу, сил ей пришлось потратить не так уж много: Питу так же не терпелось показать честной компании свой небесно-голубой кафтан и кокетливую треуголку, как Катрин не терпелось похвастать чепчиком модного фасона «на манер Галатеи» и переливчатым лифом.

Одно обстоятельство особенно льстило нашему герою и давало ему временное преимущество перед Катрин. Поскольку он никогда прежде не носил столь роскошного наряда, никто его не узнавал и гуляющие принимали его за какого-нибудь заезжего гостя, за какого-нибудь племянника или кузена семейства Бийо, а может быть, даже за жениха Катрин. Меж тем Питу вовсе не стремился скрыть свое истинное лицо, совсем напротив — и заблуждение скоро рассеялось. Он столько раз кивал головой приятелям, столько раз снимал шляпу, кланяясь знакомым, что наконец все узнали в кокетливом селянине недостойного ученика метра Фортье, и в толпе послышались возгласы:

— Это Питу! Вы видели Анжа Питу?

Толки об этом происшествии дошли и до мадемуазель Анжелики; но поскольку в этих рассказах Питу выглядел миловидным юношей с уверенной походкой, то старая дева, привыкшая видеть племянника косолапым, с прижатыми к туловищу локтями, недоверчиво покачала головой и сказала коротко:

— Вы ошибаетесь, это вовсе не мой непутевый племянник.

Молодая пара добралась до площадки для игры в мяч. В тот день игроки из Виллер-Котре сражались с игроками из Суасона, так что партия была из самых оживленных. Катрин и Питу остановились подле веревки, ограждающей площадку в самом низу холма; этот наблюдательный пункт выбрала Катрин.

Через секунду они услышали крик метра Фароле:

— Вторая партия, начали!

Игроки в самом деле устремились вперед, иначе говоря, отправились защищать место, где остановились их мячи, и атаковать место, где остановились мячи противников. Один из игроков, проходя мимо нашей парочки, с улыбкой поклонился Катрин; она покраснела и сделала реверанс, а Питу почувствовал, как по руке девушки, опиравшейся на его руку, пробежала нервная дрожь.

Сердце Питу сжала неведомая ему прежде тревога.

— Это господин де Шарни? — спросил он, взглянув на свою спутницу.

— Да, — ответила Катрин. — Так вы его знаете?

— Я его не знаю, — сказал Питу, — но я догадался.

В самом деле, по тому, что рассказала Катрин накануне, Питу нетрудно было догадаться, что перед ним г-н де Шарни.

Человек, поклонившийся мадемуазель Бийо, был элегантный юноша лет двадцати трех-двадцати четырех, красивый, хорошо сложенный, с изысканными манерами и грациозными движениями, какими обладают люди, получившие с колыбели аристократическое воспитание. Во всех физических упражнениях, в которых можно достичь совершенства, лишь если заниматься ими с малых лет, Изидор де Шарни выказывал замечательное мастерство; вдобавок он был из тех, кто умеет выбрать себе платье, подобающее тому или иному занятию. Его охотничьи наряды славились безупречным вкусом; от его костюма для фехтования не отказался бы сам Сен-Жорж; наконец, его платье для верховой езды было сшито совершенно особенным образом — впрочем, все дело, быть может, заключалось в том, как он его носил.

В то воскресенье г-н де Шарни, младший брат нашего старого знакомца графа де Шарни, причесанный по-утреннему небрежно, был одет в нечто вроде узких светлых панталон, подчеркивающих форму его тонких, но мускулистых ног, обутых, разнообразия ради, не в башмаки с красными каблуками и не в сапоги с отворотами, но в элегантные сандалии для игры в мяч, ремни которых опоясывали его лодыжки; жилет из белого пике облегал его стан плотно, как корсет; зеленый камзол с золотыми галунами он отдал стоявшему поодаль слуге.

Игра оживила его черты, возвратив им свежесть и очарование юности, которое отнимали ночные оргии и длящиеся до рассвета карточные поединки.

Ни одно из достоинств господина виконта, без сомнения, восхищавших мадемуазель Бийо, не укрылось от Питу. Глядя на ноги и руки г-на де Шарни, он начал меньше гордиться щедростью природы, позволившей ему одержать победу над сыном сапожника, и пришел к выводу, что природа эта могла бы более толково распределить между частями его тела пошедший на них материал.