Александр Зеленский - Чекан для воеводы (сборник) Страница 20

И полыхнули мятежи да бунты, наибольшими из которых, пожалуй, стали выступления атамана Хлопка Косолапа, державшего в страхе целых два года все центральные уезды. Только-только справились с Косолапом в 1604-м, а тут и поход Лжедмитрия подоспел…

Из той же царской грамоты знал Шеин про то, что Лжедмитрий — это Юрий Богданович Отрепьев, сын небогатого галичского дворянина. Юрий находился на службе у боярина Федора Никитовича Романова, но после его опалы и ссылки постригся в монахи под именем Григория. Какое-то время Григорий Отрепьев проживал в московском Чудовом монастыре при патриархе Иове. Скорее всего, тогда и возникла у него идея «венчаться на царство» под именем царевича Дмитрия. Почему бы и нет?..

В холодный метельный январский день прибыл в ставку московского войска воевода Шеин, еще издали, на подъезде, заприметивший дымы от многочисленных костров, разведенных прямо в чистом поле у селения Добрыничи.

А первым, кто встретил Михаила в военном лагере, был князь Мстиславский, которого Шеин сразу узнал, хоть и видел всего-то второй раз в жизни.

— Помню тебя, голубчик, помню, — сказал Федор Иванович, совсем по — родственному обнимая воеводу Шеина и проводя его в лучший дом на окраине селения, в котором разместился он со всей своей многочисленной прислугой. — Сейчас, голубчик, буду вводить тебя в курс дела. Всего, изволь слушать, у нас пять полков, в которых, дай Бог, набирается тысяч двадцать ратников. Среди них тысяч пять стрельцов и четырнадцать полевых пушек. Между прочим, изволь слушать, четыре пушки с прислугой присланы нам самим Семеном Годуновым…

— Уж не те ли это орудия, что своей пальбой до смерти перепугали ваших лошадей прошлой осенью у Мценска? — предположил Шеин вслух.

— Они и есть, — кивнул Мстиславский. — А при них двое немцев — больших мастеров пушкарского дела, как заверил меня все тот же Семен. На них, почитай, вся наша надежда…

— Что так? — снова спросил Шеин.

— Войско-то у супостата немереное. По самым малым подсчетам его не меньше будет, чем у нас, а то и поболе. Насчитали наши сорвиголовы семь польских хоругвей, три тысячи донских казаков, запорожцы и прочая… рвань! Последние, извольте слышать, из переметчиков, тех, кто поддерживает Гришку Отрепьева в его притязаниях на трон…

— И где же все эти полчища? — задал самый главный вопрос Шеин.

— Где, где?.. — раздражаясь, проговорил Федор Иванович.

— Хотел бы и я про то знать… Нету врага! И нам доподлинно неведомо, где он скрывается… Но мы на всякий случай уже определились с боевым строем. На врага, извольте слушать, пойдем, как учили наши прадеды во времена Куликовской битвы! В центре поставим всех стрельцов, а слева и справа конные полки. Впереди, как и должно, будет крутиться-вертеться сторожевой полк. И как только враг обнаружится, мы его ка-ак…

Шеин хотел возразить, что при Дмитрии Донском еще не существовало стрельцов, да и стрелять можно было только из лука да пращи, но промолчал…

«Враг обнаружился» ранним утром двадцать первого января, через день после приезда в ставку Шеина и его ратников. И если бы не станичники Прохора Безверхого, заметившие поляков на самых подступах к Добрыничам и вступившие с ними в бой, плохо пришлось бы войску Годунова. Но на этот раз все обошлось, и благодарить за это надо было порубежников головы Безверхого…

…В московское войско Лысый Генрих и Толстый Фриц напросились сами, хотя Семен Годунов и не собирался их отпускать от себя. Уж очень ему пришлось по нраву устраивать пышные стрельбы под Москвой на потеху венценосному братцу и придворной камарилье. При этом все беспрестанно восхищались силой пушечного огня, много пили, часто закусывали и неумеренно бахвалились перед иностранными посланниками, мол, у вас, немцы, такого «московского огня» сроду не бывало…

Когда же пиршество заканчивалось и царь с боярами, с псарями да с иноземными гостями отбывали в Кремль, на пиршественное место сбегались толпы простолюдинов, отыскивающих поживу, чтобы быть живу среди куч объедков для себя и своих немногочисленных уже чад и домочадцев, коих еще не прибрали Их величества Голод, Холод да Зараза.

Но поход Лжедмитрия многих при дворе здорово перепугал, и они уговорили Семена Годунова «пожертвовать на оборону от супостата своими любимыми игрушками», что брат царя, скрепя сердце, и исполнил, отослав Лысого Генриха и Толстого Фрица вместе с пушками в войско Мстиславского и Шуйского. А кое-кто из царского окружения уже гонцов слал с дарами навстречу новоявленному «принцу». Кто знает, думали они, как дело-то повернется? Лучше соломки подстелить на будущее, чтобы падать было не так больно…

Об этом и вспоминали по дороге к Добрыничам Генрих и Фриц, которые мечтали только о том, чтобы…

— …Озолотиться можно! — говорил Толстый Фриц, по-собачьи обгладывая кость от жареной куриной ножки, оставшейся у него еще с Москвы. — Где-то возле Добрыничей находится Соколово. Я это узнал совершенно точно от верного слуги нашего русского хозяина по имени Елистрат.

— А есть там кабак под названием «Осетровый бок»? — в который раз переспрашивал Генрих, не слишком-то доверявший напарнику.

— В том-то и дело! Озолотиться можно! Елистрат клялся и божился, что есть там кабак с таким названием. Как только туда прибудем, сразу отправимся в погреб и откопаем «фетардит — камень огня». С его помощью все русские деньги станут нашими…

— Зачем нам русские деньги, Фриц? — пожал плечами Генрих. — Мы сможем, если, конечно, все сложится так, как ты говоришь, пойти в услужение к другим государям. Помнишь Паоло Прозитино и его друга Болислава Спенсерку, которые смотрели наши «художества» под Москвой?

— Как же! Очень приличные люди, — ответил Фрицу, с сожалением выбрасывая обглоданную до белизны кость из повозки.

— Эти господа предложили нам большие деньги за то, чтобы наши пушки не стреляли по разбойникам этого нового русского принца Дмитрия…

— Что ты говоришь?.. — изумился Толстый Фриц. — А я ничего про это не знал! — Он даже потер руки в предвкушении будущих доходов.

— Именно так. Прозитино даже передал нам некоторую сумму в задаток… — Генрих достал из потаенного места в возке кожаный мешочек, набитый до отказа золотыми монетами.

— Что ж ты молчал?! — радостно вскричал Толстый Фриц, протягивая к мешочку дрожащие пальцы. — Это же сразу все меняет!

— Тихо ты, не шуми! — прервал восторги напарника Генрих, пряча мешочек с золотом туда, откуда его доставал. — Если русские догадаются о том, что наши пушки не выстрелят, нам отрубят головы…