Том Шервуд - Призрак Адора Страница 20

– Рассказал? – спросил я у Давида.

– Всё, что мог. Но только нового мало.

– А почему крен уменьшился? – поинтересовался я у Бариля.

– Вернули на место пушки левого борта, – доложил тот.

– Так быстро? Сколько же пушек на левом борту?

– Сколько и на правом. Пять.

– Что-о?! На “Дукате” всего десять пушек?!

– В бортовых портах – десять. Но есть ещё порт Оллиройса.

Боцман показал в сторону юта. Я посмотрел. На корме, на самой верхней надстройке, стоял невысокий, в рост человека, широкий шатёр. Круглый, как барабан, шагов семь или восемь в диаметре. Он занимал добрую треть юта; капитанский мостик сиротливо пристроился сбоку.

– Что это? – поражённый, спросил я.

– Никто не знает, – ответил мне Стоун. – Оллиройс строго, даже свирепо потребовал, чтобы ни одна живая душа не видела, что там внутри. Мне он шепнул лишь: “Там сидит страшный зверь”.

– Где он сейчас?

– В крюйт-камере, взвешивает порох.

Но беседовать с канониром уже не было сил. Кое-как я спустился в шлюпку и закрыл глаза.

ГЛАВА 4. ТАЙНА КАМИНА

Мы разделились. Давид помчался домой – переодеться, чтобы нанести несколько визитов знакомым и друзьям из адмиралтейства. Мы же с Бэнсоном и матросами прикатили домой. Прямо в прихожей я сбросил на пол Крысу и плащ, из последних сил доковылял до залы, лёг на тахту и прошептал склонившемуся надо мной милому лицу:

– Всё, Эвелин. Можешь меня лечить.

Прошептал – и отплыл в тёмную, вязкую пустоту.

ПОДГОТОВКА

Кажется, спал я долго. Очнулся в той же зале, раздетый, перевязанный, укрытый лёгким одеялом. Разбудили меня взволнованные голоса. Они старались быть тише и незаметнее, но эта их напряжённая скрытность вызвала как раз обратное действие. Я приподнял голову и слабо спросил:

– Что?..

Беседующие примолкли; устремились в сторону Эвелин пытливые робкие взгляды.

– Ладно уж, – вздохнула она. – Говорите, раз проснулся. Но только чтоб не вставал!

Поспешно кивая и успокаивающе поводя руками, ко мне приблизились Нох и Давид. За ними подтянулись остальные – высокий узколицый Робертсон, краснощёкий, с необъятной грудью и могучими руками Каталука, а также новичок в нашей компании – с выражением неловкости на круглом лице – Готлиб Глаз.

А я пожалел, что проснулся: раны встрепенулись, словно два зверя; с радостным воем вгрызлись в меня их кривые и острые зубы. Непослушным сознанием, шалея от боли, я принялся вникать в смысл взволнованных слов Давида и Ноха.

Новости действительно были волнующие, и азарт немедленных действий пьянил и покалывал всех. Всех, кроме меня. Одна только мысль – что сейчас нужно будет встать, одеться и ходить – доставляла мне новую боль. Стоило лишь подумать об этом, как с удвоенной силой вспыхивал огонь в проклятых ранах, и подкатывали слабость, отчаяние, тошнота. Я малодушно мечтал, чтобы кто-нибудь сказал: “оставим Тома в покое, сами справимся”, – но никто, никто этого не говорил. Более того, именно мне отводилась, с общего одобрения, главная роль в затеваемом действе. Но честное слово, проклятые звери так измучили меня, что я готов был заплакать! Кто бы мог подумать, что два неглубоких прокола могут принести человеку столько страданий. Как это не похоже на то, что я читал в книгах о боях и героях. На деле всё не так, совсем, совершенно не так. Или книги врут, или я не герой…

Вдруг очередное словечко задело меня. Я уловил, что вот именно сейчас вставать не придётся. Можно провести в постели ещё два дня : предприятие было назначено на понедельник. Два дня! Это меняло дело. Эдак-то ещё можно было жить.

– А-а… – голоса тут же смолкли. – А что нужно-то? – обретая способность мыслить, прохрипел я.

– Так мы же говорим, Томас, – пустился в пояснения Давид. – Мы нашли человека, который оформлял подозрительные бумаги. Только он один: сэр Коривль.

– Кто таков? – слабо спросил я.

– Очень важный чиновник в адмиралтействе. Сидит на денежном месте уже много лет. Большие знакомства и связи. Очень, очень непрост. Вот его-то и нужно заставить рассказать о тех, кто в день похищения близнецов сделал ему большое денежное подношение. Эти люди монет не жалели, а значит, и взятка сэру Коривлю была втрое, вчетверо, впятеро больше обычной платы за срочность.

– Пытать не умею, – решительно заявил я. – Везите лучше к кузнецу, у него и железо накалить можно.

– Никакого калёного железа, – покачал головой Давид. – Мы же не палачи. Коривль расскажет всё сам, в своём кабинете.

И мне был изложен план, от которого я пришёл в восхищение. Да, это была настоящая находка. План злой, умный и хлёсткий. Я даже пожалел, что его нужно отложить на целых два дня…

Но пролетели они незаметно.

Сколько же было сделано за это время! И сколько денег потратил Давид!

Моё очередное пробуждение произошло от чьих-то осторожных прикосновений. Открыв глаза, я увидел возле себя грустного, с характерным лицом человека. Он обмерял меня гибкой полосатой ленточкой – портняжным ярдом.

– О, еврей, – произнёс я сонным голосом.

– Именно еврей, ваша милость, – ответствовал грустный, с припухшими веками человек и повёл адамовым носом. – Так всегда и бывает: сначала видят еврея, потом видят мастера.

– Мастер – это хорошо, – сказал я в ответ. – Если только он не гробовщик.

– Мне сказали, что вы больной, – выпрямился и вскинул лохматые брови человек. – Но чтобы мне быть таким больным, когда имеется такая способность шутить!

Он снова взялся за ленту.

– Я – портной, ваша милость, и славный портной, смею вас заверить. Вот снимаю мерку с лежащего человека, но даже с неверною меркой я пошью вам такой мундир, что когда вы встанете, то поймёте, что ещё семьдесят лет о гробовщике можно не думать!

Я улыбнулся. Повёл глазами и вздрогнул. Посреди залы стояло багровое чудовище. Высокий, могучего сложения человек, облачённый в новенький красный офицерский мундир. Бэнсон? Да, но какой Бэнсон! Гвардеец! Знаменосец! Триумфатор!

– Это моя работа, – скромно пояснил перехвативший мой изумлённый взгляд портной. – А уж вам пошью – будет больно смотреть! И ещё семьдесят лет… Впрочем, я уже говорил.

Он вздохнул и уколол меня иглой.

– Эй! – вздрогнул я. – Ещё одной раны я не переживу!

– А ведь я это нарочно. Единственный раз, ваша милость. Такая примета. Чтобы мундир сидел как пришитый.

За окном остановилась карета. Бэнсон прошёл к двери и вернулся с шумной компанией. Озабоченные, но довольные – Давид, Готлиб, Нох… Но полно, уж Нох ли? Зловещего вида во всём чёрном старичок. Словно злой карлик из сказки. Чёрная бархатная шляпа. Дорогой, изысканный плащ с наплечной пелеринкой. Чёрные, с синей ниткой, чулки, остроносые туфли с серебряными пряжками. Персонаж из сна ребёнка, которому рассказали на ночь страшную историю. В руках он держал редкой красоты чёрную лаковую трость с серебряным наконечником и серебряной же головой волка вместо рукояти. Хищная, серовато-белая остренькая морда поблёскивала глазками из вклеенного чёрного камня.