Эдуард Петров - Паруса в океане Страница 20

Второй парасхит и рассказал довольно затасканный анекдот о пьянчуге, который так нализался, что перепутал дом и вместо своего ложа улегся на стол парасхита, а тот, ничего не подозревая, распорол ему живот. Астарту вдруг стало смешно, что эта парочка жизнерадостных потрошителей может в любой момент грохнуться в обморок, стоит ему только чихнуть или шевельнуть пальцем. Он решил пока не пугать их.

Но один парасхит вдруг захлебнулся на высокой ноте. Потом начал пятиться, выпучив в ужасе глаза, и наконец свалился в раскрытый саркофаг. Другой уставился на улыбающегося покойника, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, и уронил на ногу бронзовый нож, которым потрошат трупы. Но и глубокая рана на заставила его шелохнуться. Из саркофага неслось громкое икание.

Астарт медленно сел, свесив ноги со стола.

— Я за вами, — сказал он, в загробном мире вас ждут. Кого-то вы скверно просмолили и на вас точат бо-ольшой зуб.

Парасхит прислонился к стене, чтобы не упасть. "Придется просидеть здесь до темноты", — решил Астарт и закрыл низкую дверь на засов.

…Наследственный князь Иму-Хента, восемнадцатого нижнеегипетского нома, возлежал на мягких подушках. Несколько женщин играли на систрах, лютнях и арфах. Наследник совсем не походил на убитого горем сына. Ел пригоршнями плоды земляничного дерева и шутил с музакантшами. Он был молод, умен, самоуверен, умел обращать любое обстоятельство, даже неблагоприятное, себе на пользу. Чтобы не потерять права наследства, он выбился в чиновники: после реформ Саисской династии во главе номов Египта встали люди чиновничьего сословия. Отпрыск редкого номарха получал по наследству скипетр нома. Этот получил.

Неожиданно женщины с визгом бросились из зала. Молодой номарх поперхнулся и зашелся кашлем. Лопнули, застонали струны — кто-то наступил на арфу.

В оконном проеме мелькнула гибкая фигура. Опустившись на руках, человек спрыгнул прямо на подушки и оказался симпатичным финикийцем в одной небедренной повязке без оружия.

— Извини, господин, я нарушил твой покой. Вот мой выкуп за сидящих в яме. — Астарт протянул самый дорогой и красивый последний перстень Ларит.

Лицо номарха приняло обычный розовый оттенок. Он взвесил на ладони перстень.

— Просишь за лекаря, который убил моего отца?

— И за невинных его спутников.

— Но они убили моего отца!

Два молодых человека пристально смотрели друг другу в глаза.

"Но ты рад этому убийству", — говорил взгляд финикийца. "Но ты можешь принести более того, что принес", — отвечали глаза египтянина.

В зал ворвались вооруженные слуги. Номарх властным жестом выгнал их вон.

— Ты поступаешь разумно, обращаясь ко мне. Здесь только я властен даровать жизнь и смерть.

— Я наслышан о твоем добром сердце, господин, — нагло солгал Астарт.

— Я добр. Но не люблю воров. Этот красивый перстень принадлежит царю Библа. Его знает весь просвещенный мир, и я обязан отослать его хозяину.

Перстень никогда не принадлежал царю Библа. Это знали оба.

— Но…

— Хватит! Я устал от твоего голоса. Я согласен выпустить убийц моего отца за скромный выкуп: один талант серебра за голову. Сегодня — начало разлива Большого Хапи. Через год — с новым восходом Песьей звезды — я прикажу их умертвить.

— Я принесу выкуп. Но отпусти женщину. Он беременна.

Номарх дружелюбно улыбнулся:

— Женщины размягчают волю и ослабляют разум. Если ее не будет с тобой, ты наверняка успеешь к сроку. А теперь прощай! Пусть Тифон светит тебе. Эй! Кто там! Проводите господина!

18. Охотник за крокодилами

До самой зимы Астарт бил крокодилов, продавал грекам шкуры и мускус, но нужной суммы не мог собрать: приходилось поддерживать силы узников передачами, многое требовала также скрытная охота, хотя Астарт словно с частицей жизни расставался с каждым дебеном. Экономил на всем: ночевал в зарослях Нила под хохот гиен и вопли шакалов, питался семенами лотосов и рыбой. Пробовал есть мясо крокодилов, но несколько дней не мог найти места от мучительной рвоты.

Он возненавидел Египет, Нил, крокодилов, заросли папирусов и вкус лотоса. Его убивала одна мысль, что Ларит рожает в тюрьме. В минуты ярости он бросался в гущу спящих крокодилов и колотил по лопающимся панцирям единственным своим оружием — бронзовым ножом парасхита.

Заняться промыслом крокодилов надоумили ионийские купцы-охотники, которые давно вышли из тюрьмы и продолжали свое опасное ремесло. Они били крокодилов способом, который освоили безбожники Элефантины: ночью, с помощью крючьев и наживки — куском свинины. В лодке находился живой поросенок, которого заставляли истошно визжать. На звук устремлялись рептилии со всех окрестностей. Проглотившего крючок крокодила тут же вытаскивали на берег, перерубали спинной нерв и еще с живого сдирали шкуру.

Астарт охотился другим способом, более опасным, но не требующим ни лодки, ни поросят для приманки. Он прятался в яме, вырытой в песке на излюбленном пляже чудовищ. Как обычно, перед полуднем животные выползали на отмель, чтоб соснуть на солнце. Поглазев по сторонам, каждый крокодил выбирал местечко, громко фыркал, зевал и засыпал с широко раскрытой пастью. В этот момент появлялся Астарт и, стараясь не попасть под удары хвостов, способные переломить кости любому великану, бил своим ножом по затылочным буграм зверей на выбор. Иногда после набега на песке оставалось до пяти туш. А иногда, если не мог найти ничего съестного, удары были настолько слабы, что все крокодилы исчезали в воде невредимыми.

Однажды на глазах Астарта большой, похожий на бревно, крокодил перевернул утлую лодчонку рыбака. Человек исчез в мутных волнах с душераздирающим криком. Астарт услышал ужасный хруст костей. Крокодилья пасть вырвалась из воды, встряхивая мертвеца, как терьер крысу. Астарт упал на лопнувшую корку ила, бессильно молотя кулаками. А намокший парус перевернутой лодки уносило течением… Какой-нибудь рыбак вытащит утлую посудину на берег и помолится богам, на редкость расщедрившимся.

Грустно шумели метелки папирусов и тростника. Где-то мычали быки: это крестьяне возделывали свои илистые поля под ячмень и пшеницу. Нил стремительно спадал, обнажая метры жизни. Наступило самое прекрасное время года, называемое в Египте перт. На пилонах храма бога Себека, погруженных в голубые в это время года воды Нила, курился фимиам. Богомольцы бросали с храмовых причалов в реку сдобные лепешки и слоеные пироги. Тысячи раскормленных крокодилов тяжело возились у стен, покрытых водорослями и ряской. Выстроившиеся жрецы пели торжественные гимны: шли богослужения в честь бога воды.