Мишель Зевако - Заговорщица Страница 22

— Горю желанием скрестить свою шпагу с вашей, — добавил Монсери, — иначе король отправит нас в изгнание.

— Постараюсь не разочаровать вас, господа! — заключил Пардальян. Последние слова прощания, и трое всадников выехали за городские стены Шартра. Шалабр то ли помахал, то ли погрозил им вслед… Через несколько минут шевалье, Жак Клеман и Карл Ангулемский уже неслись по парижской дороге. Итак, те, кого послали убить наших героев, сами помогли им выбраться из города.

…Всю ночь трое всадников скакали молча. На рассвете они свернули и заехали в деревню: надо было дать коням передохнуть. Они расположились в деревенском трактире.

— Здесь я с вами расстанусь, — сказал Жак Клеман.

— Поступайте, как хотите, — ответил шевалье. — Но стоит ли нам расставаться?

— Я должен вернуться в монастырь, — упрямо произнес монах. — Я покинул святую обитель лишь для того, чтобы выполнить веления Господа.

— Не столько Господа, сколько синьоры Фаусты! — проворчал Пардальян.

Жак Клеман продолжал, словно не слыша слов шевалье:

— Всемогущему было угодно, чтобы вы встретились на моем пути. Значит, час смерти для Валуа еще не пробил. Лишь один человек мог заставить меня отступить от задуманного, и человек этот вы, шевалье! Вас я и встретил. Я понял, что Господь дает царю Ироду еще несколько дней жизни… Я вернусь в келью и буду ожидать нового приказания Отца небесного. Уверен, ангел снова явится ко мне…

Слова Жака Клемана встревожили шевалье.

— Послушайте, — сказал Пардальян, — думаю вам стоит покинуть монастырь. Бросьте вы эти молитвы, бесконечное умерщвление плоти, расстаньтесь с кельей и с одиночеством. Вы совсем измучены да еще бесконечно поститесь, немудрено, что вас преследуют всякие видения, навевая вам мрачные мысли. Вы же молоды… вам надо жить, любить и быть любимым…

Жак Клеман смертельно побледнел, руки его задрожали.

А шевалье продолжал:

— Из вас получится отважный и благородный рыцарь… Вы узнаете простые человеческие радости… останьтесь со мной… ручаюсь, я вылечу вас…

— Нет, Пардальян! — монах упрямо тряхнул головой. — Начертанное в книге судеб должно свершиться. Раз Господь избрал меня для того, чтобы освободить землю от этого чудовища, от царя Ирода, значит, такова и воля моей матери, той, что столько страдала, столько плакала и умерла, проклиная имя Екатерины Медичи… Пардальян, голос матери ведет меня!

Шевалье задумался.

— Ну что ж! — произнес он наконец. — Вы избрали свой путь и пройдете по нему до конца… Ничто вас не остановит…

— Ничто! — эхом откликнулся монах.

— Но раз уж вы решились убить короля Франции… а вы ведь своего решения не измените?

— Короля уже не было бы в живых, если бы вы не сказали: «Мне Валуа пока нужен живым»… Я терпелив… я подожду…

— Поймите, — сказал шевалье, — мне король совершенно безразличен… Но я не хочу, чтобы смертью Генриха III воспользовался Гиз. Я уже вам все объяснил ночью.

— Понимаю… Если король умрет, герцог взойдет на французский престол… Пардальян, но, может, скоро наступит время, когда путь на трон будет Гизам заказан? И после смерти Генриха царствовать будет кто-то третий?..

— Ну, тогда мне все равно, как и когда умрет Валуа.

— Так вот, примите мою клятву, — медленно и торжественно произнес монах. — Пардальян, матерью моей клянусь, что не выну кинжала из ножен, пока ваша рука будет простерта над головой Валуа. Прощайте! Если вам когда-нибудь вспомнится монах из гостиницы «Крик петуха», то помолитесь за его душу!

С этими словами Жак Клеман вышел из трактира, вскочил в седло и поскакал во весь опор в сторону Парижа. Пардальян проводил его взглядом. Наконец облако пыли, поднятое копытами коня, рассеялось, и шевалье прошептал:

— Стало быть, теперь сын отомстит за мать… Екатерина Медичи победила Алису де Люс… Посмотрим, кто из сыновей окажется сильней: Генрих Валуа, король Франции, или Жак Клеман, монах-якобинец… Пусть судьба рассудит их…

Шевалье вздохнул, вернулся к столу и посидел вместе с Карлом Ангулемским в жалком трактире еще с час.

Сен-Малин, Шалабр и Монсери как ни в чем не бывало вернулись во дворец Шеверни. У них в особняке были собственные комнаты. Они как раз собирались туда проследовать, когда в коридоре внезапно возник астролог Руджьери.

— Добрый вечер, господа! — обратился к ним астролог.

— Добрый вечер, господин де Руджьери! — со всей почтительностью раскланялись с ним трое приятелей.

— Так как там наше дельце, господа? Король может спать спокойно?

— Пусть ничто не тревожит сон Его Величества! — ответил Шалабр.

— Господь принял душу монаха! — добавил Сен-Малин.

Руджьери улыбнулся:

— А тело? Что вы сделали с телом?

— С телом?.. Право, если вам взбрело в голову его оживить (а говорят, вы еще и не то можете), так поищите в водах Эвра…

— Прекрасно… вижу, у короля верные и преданные слуги… Спокойной ночи, господа, спокойной ночи!

Трое друзей разошлись по комнатам и, ложась спать, не забыли надежно запереть двери. А королеве-матери уже сообщили: Жак Клеман мертв!

На следующее утро, когда король готовился выехать в Блуа, его посетила Екатерина Медичи и обрадовала:

— Благословите небеса, сын мой! Страшная опасность, что висела над вами, устранена. Монах…

— Тот самый Жак Клеман?

— Да… Он мертв… вы от него избавлены.

Король приказал выдать Шалабру, Монсери и Сен-Малину по шестьдесят дублонов. И под звуки фанфар блистательный кортеж Генриха III покинул Шартр и двинулся в сторону Блуа. Путешествие прошло благополучно, и на третий день вечером король и его двор прибыли в Блуа. Скоро мы там с ними встретимся, дорогой читатель…

Глава VI

РАЙСКОЕ ЖИТЬЕ

Мы расстались с Кроассом и Пикуиком в тот момент, когда они кончили обедать: обед их, как мы помним, состоял из горсти желудей. Приятелям пришлось уподобиться кабанам. Впрочем, на то была уважительная причина — оба умирали с голоду.

Итак, после еды, то есть после того как они подобрали все желуди под дубом, в тени которого расположились, Кроасса посетила великолепная мысль.

Пикуик заявил, что всю оставшуюся жизнь он согласен питаться желудями: очень приличная пища, раз уж ею живут кабаны, почему бы и человеку не попробовать… Но Кроасс желуди глубоко презирал; он вообще, как и многие недалекие люди, был очень высокого мнения о собственной особе. Поломавшись, он снизошел до того, что объяснил своему спутнику задуманный им план действий. Они как раз поднимались вверх по Монмартрскому холму, когда Кроасс заявил:

— Там наверху есть бенедиктинский монастырь, а в нем живет некая дама, которая влюблена в меня по уши… раз она меня любит, она и прокормит… из любви еще не то сделаешь!..