Исраил Ибрагимов - Тамерлан (начало пути) Страница 22

— Сотник, откуда ты? — спрашивает Тимур строго, но и участливо.

— Как что! Разве не видно по мне, что я только — что побывал в раю!.. Это? — показывает на ссадины. — Малость ушибся… сорвался с райской яблони, ну, и…

— Почему без оружия, сотник? — еще более придав голосу металл, спрашивает Тимур.

— Оружие? Лучше спроси, как я орудовал этим оружием! Их была сотня — не меньше! Сотня шакалов, нас — двое! Двое против сотни — нет, больше сотни жалких шакалов! Я сражался, как лев! Извивался, жалил, как змея! Десять шакалов положил на месте! Но их было больше сотни — что оставалось делать мне, доблестный Тимур! — в своем духе, преувеличив свой подвиг, выпалил Чеку.

— Придержи свой язык! — рявкнул Тимур и, обернувшись к градоначальнику, сказал:

— Властью данной мне эмиром Казанганом, я призываю вас передать в мои руки вот этого… невоздержанного на язык человека… по имени Чеку!

— Отныне он ваш… он свободен, — поспешно соглашается градоначальник.

Тут же с Чеку снимают цепи — он не скрывает (и, не пытается скрыть) своей фонтанирующей радости по этому случаю, едва не подпрыгивает от радости, ловким движением выхватывает из–за пояса главы тюрьмы саблю.

— Извините, уважаемый господин смотритель райского сада, эта… штука принадлежала мне. Видно, она вам приглянулась, но уверяю вас: она вам не к лицу. Я этой штукой отправил в рай и… ад сотни шакалов! Вот она, родимая!

Чеку целует саблю, целует несколько ниже рукоятки — то место, где выгравировано его имя. Затем делает несколько взмахов над головой тюремщика — тот в ужасе, старается присесть, закрыть лицо руками.

Чеку хохочет, всем видом показывая насколько смешна трусость главы тюрьмы.

Однако Тимур серьезен. Он оборачивается к градоначальнику:

— Эмир надеется: Самарканд поставит Мавераннахру тысячу умелых воинов со снаряжением…

— Тысячу!? Со снаряжением!?

— Вы обрадовались? Удивились?

— Самарканд велик, но где взять столько воинов и снаряжения!.. Второй год неурожай… Купцы скупы…, а тут снаряжения на тысячу! Нам бы до осени протянуть — не умереть с голоду эту зиму!

— Да, Самарканд велик, — говорит Тимур несколько задумчиво, и, наверняка ни на секунду не теряя нить разговора, срезает второй стебель розы, очищает ее от шипов. — Вы правы: Самарканд велик… А купцы? Мне кажется… процветание Мавераннахра дорого… всем самаркандцам… купцы — не исключение… Купцам… владельцам караван–сараев благополучие Самарканда должно быть особенно дорого… Поручение нашего эмира для нас закон и мы его выполним чего бы это ни стоило! — говорит в заключение Тимур, бросает розу на пол, да так, что у Джамаля невольно отвисает челюсть.

73

К воротам Мухамада, мужа Туркан, опираясь на посох, приковыляло некое диваноподобное существа. «Существо» постучало в ворота — в щелочке с той стороны показались встревоженные глаза стражника:

— Что тебе надобно, божий сын?

— Мне бы, добрый человек, чашечку горячего чаю. — Не откажете в любезности.

По ту сторону слышится голос другого стражника:

— Что он просит?

— У него просохло горло …

— Стало быть, просит воды.

— Если бы — ему подавай чаю!

— Чаю? А может дать чаю с щербетом? С халвой?… Эй, странник, а не желаете чаю с пловом с жаренной перепелятиной!?

— Меня, добрые люди, замучили жажда и голод. Плов, да еще с жаренной перепелятиной — это как раз то, о чем тоскует, — да простит ему Аллах! — мой желудок…

— Прочь! Прочь, богохулец! Иди в харчевню, там тебе дадут все, что пожелает твой желудок!

Стражники весело смеются.

— Добрые люди, я сыт от ваших слов. Примите мою благодарность… А сейчас будьте добры попросите сюда, к воротам… Чеку… барласца… сотенного из Кеша!

Стражники, судя по шумам по ту сторону ворот, в замешательстве…

74

Двор Мухамада. В глубине его (в присутствии своего непременного напарника) Чеку учит мальчика Хамида военному искусству, на лице Чеку шрам — свидетельство его недавней бурной деятельности.

— Ну–ка повтори, что, мальчик, задержалось в твоей голове?

— Тысяча Тимура непобедима! — чеканит мальчик Хамид.

— Еще?

— Чеку — лучший воин в тысяче непобедимого Тимура!

— Еще?

— В сражениях нельзя оставлять в беде товарища!

— Атому, кто сделал наоборот?

— Смерть!

Чеку явно доволен.

— А теперь повторим, чему научились твои руки… Держи! — Чеку подает мальчику Хамиду, сняв со стены, саблю. — Руби меня! Не бойся!..

Мальчик после небольшого колебания делает взмах тяжелой саблей — Чеку играючи, ловко отражает удар, да так, что сабля мальчика оказывается на земле…

В этот момент к ним подбегает стражник.

— Чеку просят…

— Кто!?

— Неизвестный!

Чеку вместе со стражником следует к воротам, смотрит в щелочку, и увидев по ту сторону «существо», недовольно восклицает:

— Что понадобилось этому… попрошайке!

— Добрые люди, мои глаза страждут лицезреть великого воина…

— Ну, я великий воин, — смягчается Чеку.

— …Чеку — барласца, который один легко справляется с сотней!

— Ну, я… — продолжает Чеку, но, осененный неожиданной догадкой, удивленно восклицает: — Тимур!

Вход в ворота немедленно открывают. Входит «существо», которое действительно оказывается Тимуром. Стражники, каясь, подают на землю. Тимур бросает на руки опешившего Чеку один за другим атрибуты маскарада. На шум прибегает и повар Акрам. Тимур зорко и серьезно оглядывает двор, затем — людей, замерших в ожидании. Останавливает взгляд на Чеку — говорит жестко:

— Произнести твое имя — значит открыть любую дверь в Самарканде — так?

— Будь уверен, Тимур, я сменю стражу — сюда не проникнет ни одна мышь, — выпаливает в ответ Чеку.

Стражники в ужасе, Тимур же, напротив, несколько смягчается, произносит, обернувшись к Акраму:

— Меня не мучает жажда, я не голоден, но от хорошего плова не откажусь.

— Будет исполнено, госп… господин посланник великого эмира, — говорит Акрам — ваше желание будет исполнено!

— Тимур! — в глазах Чеку светился прямо–таки детская восторженность.

— Тимур! — докладывают Мухамаду.

В дверях появляется Туркан.

— Тимур!

75

За семейным дастарханом — Тимур, Мухамад, Чеку, поодаль, соблюдая «дистанцию» — Туркан. На дастархан Акрам самолично ставит блюдо с пловом.

Идет неспешная беседа.

— У вас, — обращается к Мухамаду, Тимур, — вся жизнь прошла в Самарканде…