Олеся Луконина - Чёрная маркиза Страница 23

Вскоре он вновь терпеливо торчал под кустами жимолости, скрашивая себе ожидание тем, что вырезал маленький кораблик из сухого обрубка орешины. Он раздражённо сморщился, услышав за изгородью резкий голос мисс Дилан. Право, обрубок орешины был не так сух, как эта несчастная треска. Дидье с усмешкой задумался о том, насколько быстро она растаяла бы в его руках лужицей горячего воска, захоти он этого.

Никакая женщина в мире не была для него загадкой.

Кроме одной-единственной.

Ивонны.

Его дочери, которую он совсем не знал.

Едва только гувернантка поступью громовержца удалилась в дом, Дидье вывалился, пригнувшись, из кустов и столкнулся с Ивонной нос к носу. Её круглые глаза горели любопытством и радостью, и он едва удержался от того, чтобы не вскинуть её на руки и не покружить. Но он ужасно боялся её напугать.

— Привет, это что? — выдохнула она, робко указывая пальцем на кораблик в его руке.

— Это бриг, — серьёзно объяснил Дидье, вновь присаживаясь перед ней на корточки. — С полной оснасткой. Только ему нужны паруса.

Ещё через пять минут он сосредоточенно изготовлял паруса из носовых платков Ивонны, обшитых дурацкими кружавчиками — Господь Вседержитель, ну кто шьёт ребёнку неполных четырёх лет платки с такими жёсткими финтифлюшками по краям?! Ими и нос-то недолго ободрать, много ли такому носишку надо…

Ещё через полчаса они запустили кораблик в ручей и отправились следом за ним вдоль берега, азартно наблюдая, как он мелькает и кружится посреди стремнины. Дидье наконец не удержался и посадил Ивонну себе на плечо. Она восторженно взвизгнула и заболтала ногами.

Вот единственная женщина, которая ему нужна.

Видит Бог, безо всех остальных он бы обошёлся, если бы перед ним встал такой выбор, и пережил бы отсутствие постельных утех.

Да он вообще бы стал монахом, putain de tabarnac! Лишь бы иметь возможность всегда запускать с нею кораблики.

Кораблик уплыл вниз по течению, и Ивонна расстроилась.

— Ну во-от… — протянула она и шмыгнула носишком.

Дидье осторожно опустил её на землю:

— Бриг отправился в море, — мягко пояснил он. — Кораблю всегда нужно море. А я сделаю тебе другой.

— Правда сделаешь? — оживилась Ивонна.

— Клянусь Мадонной! — горячо заверил он и повёл её вверх по тропинке — к изгороди.

Времени у них оставалось не так уж много.

— Твоя мама говорила, что ты умеешь читать, — задумчиво припомнил Дидье, вслед за девочкой пролезая меж прутьев ограды.

— Умею, — живо откликнулась Ивонна, поворачиваясь к нему.

— А я не очень, — вздохнул Дидье с грустью. — Я лентяй.

— Это потому что у тебя нет гувернантки, — объяснила Ивонна.

— Упаси Боже! — с деланным ужасом вскричал Дидье, и они расхохотались.

— Ты видел маму? Где? — внезапно выпалила девочка, уставившись ему в глаза. — Когда? Когда она вернётся домой?

— М-м… в Порт-Ройяле… У неё там дела, — осторожно ответил Дидье, тревожно глядя в её омрачившееся личико. — Но она скоро вернётся! Она очень умная, твоя мама, и очень любит тебя.

Ивонна молча кивнула, и тогда он не выдержал:

— Скажи, а где твой папа?

— На небесах, — серьёзно сказала девочка. — Он умер, даже когда я ещё не родилась. Мама говорила, что он был очень старенький.

Очень старенький, значит…

Дидье Бланшар почесал в затылке.

Пообещав Ивонне вернуться завтра на это же место, — а она пообещала ему принести свои книжки и научить его читать получше, — Дидье побрёл к дороге, ведущей в деревню.

Чёрт, ему просто необходимо было с кем-то посоветоваться!

С Гриром, например.

Почему ему вдруг пришёл на ум в качестве советчика капитан «Разящего», Дидье не представлял. Вряд ли у того были дети. Но он — и Моран — единственные в мире знали о том, что Ивонна — его дочь. Они и Жаклин.

Tres bien.

Дидье тряхнул головой, по извечной своей привычке откладывая тягостные размышления на потом. Например, на утро. Тем более что ночка ему предстояла отличная, если судить по предыдущей. Глядя на заходящее солнце, он мечтательно улыбнулся, а потом нахмурился. Этой ночью ему непременно нужно было поговорить с Клотильдой.

Но этой ночью Клотильда привела удивлённого Дидье в свою комнату на втором этаже. И гордо подбоченилась, увидев, как он застыл на пороге, разинув рот. Потому что возле её аккуратно расстеленной широкой кровати стояла огромная деревянная лохань, исходившая паром и источавшая ароматы лаванды и розмарина.

— Ты с ума сошла, женщина! — гаркнул Дидье, стремительно поворачиваясь к хозяйке.

— Это же для тебя, — вздрогнув, тихо произнесла она и нахмурилась. — Я думала, тебе понравится.

— Мне нравится! — процедил Дидье сердито. — Мне не нравится только, что ты таскала по лестнице клятые вёдра с клятой водой для этой клятой лохани, как ломовая лошадь!

— Я привыкла. И я сильная, — легко пожала плечами Клотильда. И добавила с лукавой полуулыбкой, искоса посмотрев на него: — И лошади не подымаются по лестницам.

Он едва удержал смешок и вместо этого, тоже сдвинув брови, грозно сказал:

— Так, значит? Шуточки шутишь, значит? Vertudieu, ладно…

— Не смей! — расхохотавшись, взвизгнула Клотильда, когда он взвалил её себе на плечо.

Она и вправду была сильной, но куда ей было справиться с ним! Плеск воды в лохани приглушил её визг и ругательства, а Дидье, тоже хохоча, как полоумный, мгновенно содрал с себя одежду и сам плюхнулся в лохань.

— Наглый ты щенок! Пусти меня! — задыхаясь, еле вымолвила хозяйка. — Посмотри, что ты наделал! В моей комнате воды по колено, моё лучшее выходное платье погибло, а ты… Отпусти, говорю тебе!

— Хватит уже болтать, — распорядился Дидье, крепко прижимая её к бортику лохани. Вода и вправду щедро лилась на пол, лучшее выходное платье окончательно погибало под его руками, а Клотильда безостановочно смеялась, пока не начала стонать.

Из лохани, кое-как обтеревшись, они перебрались в её постель. И там Клотильда уже не стонала. Она кричала, перекатывая по подушке растрёпанную голову, кусая Дидье за пальцы, когда он, смеясь, пытался зажать ей рот, и плакала — солёными и сладкими слезами, которые он нежно сцеловывал с её горячих щёк.

Они заснули лишь под утро, совершенно умаявшись, и когда Дидье наконец раскрыл глаза, в окно уже лезло солнце и петухи вовсю кукарекали во дворе, приветствуя новый день.

Он оглядел залитую водой и солнцем комнату, блаженно улыбаясь, и вдруг вспомнил, что так и не сказал Клотильде то, что хотел сказать вчера. Он вздохнул и посмотрел на неё, невольно залюбовавшись — она лежала, закинув правую руку за голову, простыня сползла с её плеч, обнажая высокую грудь, и разрумянившееся лицо казалось совсем юным.