Александр Дюма - Две Дианы Страница 24

«Возблагодарим бога, Габриэль, король уступил, мы будем счастливы. Вы, вероятно, слыхали уже о прибытии из Англии герольда, объявившего нам воину от имени королевы Марии, а также о крупном наступлении, готовящемся во Фландрии. Эти два события, грозные, может быть, для Франции, благоприятствуют нашей любви, Габриэль, потому что усиливают влияние молодого герцога де Гиза и ослабляют влияние старого Монморанси. Король еще колебался, но я молила его. Я сказала, что вы вернулись ко мне, что вы человек знатный и доблестный… я вас назвала, – будь что будет!.. Король, прямо ничего не обещав, ответил, что подумает; что так как государственные интересы здесь уж не столь обязательны, то жестоко было бы с его стороны губить мое счастье; что он сможет дать Франциску де Монморанси возмещение, которым тот вполне удовлетворится. Он не обещал ничего, но сделает все. О, вы полюбите его, Габриэль, как я его люблю, моего доброго отца, который претворит в действительность нашу шестилетнюю мечту! Мне столько надо вам сказать, а на бумаге слова так холодны! Слушайте, друг мой, приходите сюда сегодня в шесть вечера, во время заседания Совета. Жасента проводит вас ко мне, и в нашем распоряжении будет целый час для беседы о лучезарном грядущем, открывающемся перед нами. К тому же я предвижу, что вы будете участвовать во фландрской кампании. Вам придется, увы, провести ее, чтобы исполнить свой воинский долг и заслужить меня, любящую вас так нежно. О боже, я ведь вас очень люблю. К чему теперь это скрывать от вас? Приходите же, чтобы я увидела, так ли вы счастливы, как ваша Диана».

– Да, да, счастлив, очень счастлив! – громко воскликнул Габриэль, прочитав письмо. – И чего же теперь недостает моему сердцу?

– Уж конечно, не присутствия вашей старой кормилицы, – раздался голос Алоизы, до этого мгновения безмолвно сидевшей в темном углу комнаты.

– Алоиза! – закричал Габриэль, бросаясь к ней в объятия. – Алоиза, ты не права, тебя мне очень недостает! Как твое здоровье? Ты совсем не изменилась. Поцелуй меня еще раз. Я тоже не изменился, по крайней мере сердцем. Меня очень тревожило, что ты так долго медлила. Что тебя задержало?

– Проливные дожди размыли дороги, ваша светлость, и если бы не ваше взволнованное письмо, то мне бы и век не собраться к вам.

– О, ты хорошо сделала, что поспешила, Алоиза, отлично сделала, оттого что счастье в одиночестве – не полное счастье! Видишь письмо, только что полученное мною? Оно от Дианы. И она мне пишет… Знаешь, что она пишет мне? Что препятствия, мешавшие нашей любви, можно будет устранить; что король уже не требует от Дианы согласия на брак с Франциском де Монморанси; наконец – что она любит меня. Она меня любит! И ты здесь, я могу поделиться с тобой своею радостью, Алоиза! Скажи теперь, не достиг ли я в самом деле вершины блаженства?

– А если все-таки, монсеньер, – спросила Алоиза, все такая же грустная и сдержанная, – если все-таки вам пришлось бы отказаться от госпожи де Кастро?

– Это невозможно, Алоиза! Говорю же тебе: все затруднения исчезают точно сами собой.

– Преодолеть можно затруднения, исходящие от людей, – возразила кормилица, – но не те, что исходят от бога, монсеньер. Вы не сомневаетесь, конечно, что я вас люблю и не пощадила бы своей жизни, чтобы оградить вас от малейших забот. Ну так вот, если бы я сказала вам: не дознавайтесь, почему я об этом прошу, монсеньер, но откажитесь от брака с госпожой де Кастро, перестаньте встречаться с нею, во что бы то ни стало подавите в своем сердце любовь, ибо вас разделяет страшная тайна, открыть которую не просите меня в ваших же интересах, – если бы я с такой мольбою валялась у вас в ногах, монсеньер, то что бы вы ответили мне?

– Если бы ты, Алоиза, не приводя доводов, потребовала от меня покончить с собою, я бы послушался тебя. Но любовь не подчинена моей воле, кормилица, ведь она тоже исходит от бога.

– Господи, да он кощунствует! – воскликнула кормилица, молитвенно сложив руки. – Но ты-то видишь: он не ведает, что творит! Прости его, грешного!

– Алоиза, ты приводишь меня в смятение! Не держи меня в смертельной тревоге! Ты должна мне все рассказать… Говори же, умоляю тебя!..

– Вы этого требуете, монсеньер? Вы требуете, чтоб я посвятила вас в тайну, хранить которую я поклялась господу богу, но которую сам господь бог велит мне ныне открыть вам? Так знайте же, монсеньер: вы заблуждаетесь! А заблуждаться относительно чувства, внушенного вам Дианой, вы не должны! Не должны!.. Ибо – уверяю вас – это не желание, не страсть, а лишь глубокая привязанность, дружеская и братская потребность покровительствовать ей, монсеньер.

– Но ты ошибаешься, Алоиза, и обаятельная красота Дианы…

– Я не ошибаюсь, – поспешила перебить его Алоиза, – и вы сейчас согласитесь со мною, потому что я приведу доказательство, которое для вас будет так же бесспорно, как и для меня. Знайте же, есть предположение, что госпожа де Кастро… мужайтесь, дитя мое… что госпожа де Кастро – ваша сестра!

– Сестра! – воскликнул Габриэль и вскочил с места, точно подброшенный пружиной. – Сестра! – повторил он, почти обезумев. – Как же дочь короля и госпожи де Валантинуа может быть моей сестрою?

– Монсеньер, Диана де Кастро родилась в мае тысяча пятьсот тридцать девятого года. Ваш отец, граф Жак де Монтгомери, исчез в январе того же года, и знаете, в связи с каким подозрением? Знаете ли вы, в чем обвиняли вашего отца? В том, что он возлюбленный госпожи Дианы де Пуатье и что его предпочли дофину, ныне французскому королю! Теперь сопоставьте числа, монсеньер.

– Земля и небо! – воскликнул Габриэль. – Но постой, постой… Пусть даже моего отца и обвиняли в этом, но из чего следует, что это было обоснованное обвинение? Диана родилась через пять месяцев после смерти моего отца, но из чего видно, что Диана не дочь короля? Он ведь любит ее как отец.

– Король может ошибаться, как могу ошибаться и я, монсеньер. Заметьте, я не сказала – Диана ваша сестра. Но это вероятно. Мой долг, мой страшный долг повелел мне поставить вас в известность. Разве не так? Иначе вы не согласились бы отказаться от нее!

– Но ведь такое сомнение в тысячу раз ужаснее самого несчастья! – воскликнул Габриэль. – Кто разрешит это, о боже!

– Тайна известна была только двоим, монсеньер, – сказала Алоиза, – и только эти двое могли бы ответить вам: ваш отец и госпожа де Валантинуа… Но, думается мне, она никогда не признается, что обманула короля и что дочь ее – не его дочь…

– Да, и если даже я люблю не дочь своего отца, то люблю дочь его убийцы! Ибо за смерть отца мне должен ответить он, король Генрих Второй. Так, Алоиза?