Альберто Васкес-Фигероа - Харагуа Страница 26

Сколько людей напрасно погибло — и все лишь из-за его личных обид и политических амбиций!

После этого урагана по все еще бурному морю мы отправились к берегам Ямайки, где нас подхватило сильное течение и понесло к тому скоплению островов, которое было названо Садами Королевы [1]. На мой взгляд, это место и впрямь является истинным преддверием рая.

Затем мы продолжили путь, направившись на юго-запад, в сторону желанных Сипанго и Катая, но обнаружили лишь длинную береговую линию и попали под такой встречный ветер, что за семьдесят дней удалось пройти всего семьдесят лиг.

Три месяца нас носило по морю, сеньор, три долгих месяца! И клянусь вам, что за все те годы, что я провел в плаваниях, я не встречал подобной бури — разве что слышал от старых моряков, а они все склонны преувеличивать. Но никто из них никогда не видел подобного шторма, из которого наши корабли вышли истрепанными, с изорванными парусами, а люди были настолько измучены, что из ста сорока человек не нашлось и десятка, у которых хватило бы сил поднять парус.

Восемьдесят восемь дней нас носило по бурному серому морю; мы не видели ни солнца, ни звезд, и даже адмирал, у которого чувство направления, как у почтового голубя, не мог понять, где юг, где север. Просто чудо, что нам удавалось как-то держаться на плаву и не терять друг друга из вида, но при этом мы, конечно, не могли знать, где находимся и куда нас несут ветер и волны.

У нас не было священника, и мы исповедовались друг другу, часами молились и давали обеты совершить самые немыслимые паломничества к самым далеким святыням, если Всевышний поможет выбраться живыми из этого ада. Как же страдал мой сеньор, глядя на страдания своего несчастного сына Фернандо, которого он втянул в эту авантюру, а ведь мальчику еще не исполнилось и тринадцати лет.

Наконец, мы достигли мыса, который назвали Хвала Господу, ибо при виде его к нам вернулись покой и вера, мы словно восстали из могилы.

Но, как ни горько было видеть наших людей в таком состоянии, еще больнее было видеть наши корабли с парусами в лохмотьях, изорванным такелажем и с пробоинами в бортах, так что даже нашему адмиралу среди адмиралов стоило неимоверных усилий управлять этим сборищем дырявых корыт.

Мы искали убежище в том месте, которое местные называют Кариай. В первую очередь вылечили членов экипажа, чтобы они смогли позаботиться о корабле. Именно там я наконец понял, насколько судьба моего сеньора Колумба, вице-короля Индий и адмирала моря-океана, была великой и ничтожной одновременно. Несмотря на громкие титулы и бесспорное величие его личности и всё пережитое за нелёгкую жизнь, он носил потертый камзол, а лицо его осунулось от голода. Потерянный в самой далекой из неизведанных земель, он стоял во главе четырех прогнивших кусков дерева и сотни теней, готовых сдаться под жестким натиском крылатой армии тех берегов, кишащих комарами.

У него не было ничего — ни здесь, ни в Испании; не было даже кирпичной стены, в тени которой он мог бы преклонить голову, или крыши, под которой он мог бы спрятаться от дождя; у него не осталось ничего, кроме мечты, но одной этой мечты моего сеньора хватит на то, чтобы вызолотить все стены и крыши на этой планете.

Я никогда не мог отличить его грезы от реальности, поскольку, похоже, лишь он один мог понимать голых дикарей и их странное наречие, а по их словам, в десяти днях пути на запад есть место под названием Верагуа, где золота столько, как гальки в реке, из него даже делают столы и сундуки, а женщины часто сгибаются под весом золотых ожерелий, колец и серег.

Ему рассказали о какой-то стране, где люди носят одежду, живут в больших домах, плавают на кораблях с пушками и ездят на колесницах, запряженных лошадьми, добавив при этом, что, если он двинется дальше на запад, то через десять дней достигнет устья Ганга — как вам известно, самой важной и священной реки Индии.

Мой господин, сеньор Колумб, описывает в подробностях эти и многие другие чудеса в длинном письме, что он вручил мне, а я, в свою очередь, передал их величествам. Хотя, честно признаюсь, лично я видел только дюжину туземцев, разряженных в перья, будто собираются взлететь, они хрюкали как свиньи и выказывали куда больше интереса к нашим ржавым мечам, чем к фантастическим золотым доспехам, о коих беспрестанно рассказывали.

Но стоило только добиться достаточных объяснений для того, чтобы начать подумывать об организации экспедиции на «Твердую землю» для поисков этих неисчерпаемых золотых рудников, как снова разыгралась непогода, а поскольку убежище наше не было полностью безопасным, пришлось поднять якоря и отправиться в море на поиске более подходящей бухты.

До чего же тяжкая доля, плыть в этих широтах, господин! Мы снова отдались на волю капризного ветра, он носил нас то туда, то сюда, без направления и цели, волны были величиной с гору, и каждая грозила нас потопить, и так многие дни и недели. Ни на минуту не прекращался ливень, словно какой-то повар наверху решил нас напоить.

Трудно поверить, что столько несчастий выпало на долю невинных, но так оно и есть.

Не знаю, кто нас проклял и навлек на наши головы все эти беды, но моряки многие дни и месяцы пытались разгадать, что за тайные силы стоят за нашими злоключениями, и многие были уверены, что все дело в проклятом корабле, «Галисийке», он никогда не плыл по воле Господа и не подчинялся усилиям рулевого.

Так или иначе, целый год нас носило взад и вперед; мы совершенно потеряли чувство времени и пространства, швыряемые бурей, подобно щепке. Неизвестно, сколько бы это еще продолжалось, но в один прекрасный день мы вдруг обнаружили, что корабли насквозь изъедены шашнем, это такой маленький морской червячок. Сеньор, вы не поверите, насколько жуткие у этой мелкой твари челюсти; за считанные дни она прогрызает в древесине миллионы ходов, из-за чего даже самое твердое дерево становится похожим на кусок заплесневелого хлеба.

Борта кораблей истончились до такой степени, что казались бумажными; малейшая течь в трюме в любую минуту могла превратиться в страшную пробоину, через которую внутрь неудержимо хлынет вода. Поэтому адмирал принял решение возвращаться на Эспаньолу, поскольку иначе нам грозило остаться в море навсегда.

Он уверял меня, что самое его заветное желание — проникнуть вглубь Твердой земли, чтобы добраться до сказочных богатств Верагуа; однако долг капитана флотилии, первооткрывателя Нового Света, велит ему оставаться рядом со своими людьми и заботиться о спасении их жизни, забыв о собственной алчности.

Но каким бы ужасным ни было плавание сюда, возвращение оказалось куда хуже, поскольку корабли уже не были кораблями, как и их команды. Ничто не толкало нас вперед, разве что нежелание умирать под нескончаемым и липким дождем.