Константин Сергиенко - Тетрадь в сафьяновом переплете Страница 27

Получил я от всадника пять империалов все с тем же ликом, отписал на бумаге, что Настенька жива и здорова, перекрестился и стал размышлять.

А всадник ускакал. Вспомнил я и слова капитана: «Понадобишься, позову». Видать, не забыл он меня, все знает, пятьдесят золотых рублей деньги несказанно большие. Если увидят, тотчас в кутузку возьмут. Где, мол, добыл?

Запрятал подальше я эти денежки, а сам вновь наведался к Насте. Точно! Похожа она на господина в венгерке. И как же так получилось? Откуда бы дочке царя попасть на лесное подворье? Понятно одно, что не от нынешней государыни дочка, а от кого-то еще. Дело известное, побочных детей на свете немало.

Стал я разведывать потихоньку, выспрашивать умных людей и наконец дознался по случаю. Пришел на побывку матрос Журка, который вкруг Европы ходил и бил османов при Чесме. Журка и прояснил мне голову.

Вместе с отрядом русских моряков он высадился в Греции и там возбуждал население к восстанию против турок. Вскорости Журка с отрядом дошел до Черногории, там местный народ дрался с турками, а русские помогали. В Черногории-то и узнал матрос Журка, что правит страной счастливо спасшийся государь Петр Федорович, только имя свое открыто не представляет, называется Стефаном Малым, государем Черногории.

Журка божился и клялся, что известие это верно, тем более что в отряде был один черногорец, который видел сам и Петра и Стефана, а различий меж ними не находил.

Ты, малый, пиши. О том, что ведаю, мало кто знает, а надо бы знать, может, тут вся правда и скрыта.

Журка отбыл на флот, а ко мне снова посланец приехал. На этот раз вытащил присягу да крест, велел ту присягу читать и крест целовать троекратно. А что в присягах бывает, известно. Клянусь, мол, именем господа, верой и правдой служить истинному государю Петру Федоровичу и крест в том целую, а ежели клятву нарушу, падут на меня кары небесные и страданья земные.

Я уже словно в тумане был. Влекущая эта вещь, тайна! Никто не знает, а ты при важнейшем деле. Другие вроде бы ниже тебя становятся. Да и дело само святое! Много было недовольств в народе нещадным правленьем. Господам все благости, а малому человеку тяготы. Виделось многим, что явится истинный государь, облегчит долю. И уж говорили, что видывали Петра Федоровича в наших краях. Будто бы объезжал места, расспрашивал, кто да чем недоволен. Шляпу надвинет на лоб и ласково так поселян пытает, какие беды, кому не хватает чего. А один человек сказывал прямо, что государь наряжен в венгерку. Чем не пан капитан?

Дал я присягу, известие отписал государю, опять же про Настю, что обретается она, как и прежде, в имении Дашковой, жива и здорова, а личиком очень мила. Схожие посланья отправлял я графу своему Ивану Матвеевичу и соображал при том, что, видно, и граф к государю Петру благоволит, иначе зачем бы он пекся так о девчушке?

Неожиданное тут случается дело. Матушка ваша, Петр Иваныч, страдала одышкой, и советовали лекаря отправиться ей в италийские земли на жаркий воздух да чистые воды. Ну да вы эту историю помните, в корпусе как раз обучались и с матушкой приезжали прощаться.

Свиту с собой взяла небольшую, но меня Иван Матвеевич придал ей как вернейшего человека. К зиме и собрались, хотели по первому санному двинуть, но снег запоздал в ту пору и пал в январе. Сдвинулась на весну поездка, и только подсохло, покатили мы в благодатные края.

Не стану описывать, как добирались, но только в мае уже оказались на лазурных водах. Не знаю уж отчего, но здоровье графини не столько поправлялось, сколько стало совсем уж дурно. К середке лета дышала она неимоверно тяжко и все предвещала, что кончит здесь свои бренные дни.

Явился внезапно один человек и сказал, что знает целебный настой, однако настой этот может приготовить лишь врачеватель, который живет в горном монастыре на черногорских берегах. А берега эти лежали как раз против италийских, и человек вызвался проводить туда за два дня. Графиня тотчас же согласилась и отправила меня за целебным настоем.

Человек нанял судно, при хорошей погоде без происшествий мы пересекли море и оказались на черногорском берегу. Благодатное место, скажу я вам! Если италийский берег сух и пустынен, то тут столько зеленых лесов, что радуется душа.

Целый день шли мы в гору и подошли наконец к монастырю, сложенному из серых камней. Не раз нас встречала охрана, но человек говорил несколько слов, и стражники расступались.

В монастыре проводили меня в полутемную келью, и там на кресле в углу сидел человек в монашьем куколе. Лица я его не видел.

«Ну что, Матвей, — сказал человек, — ждал я тебя давно». Я даже вздрогнул. Было предчувствие у меня. Как-никак оказался я в Черногории, где обретался, по слухам, истинный государь Петр Федорович, а вот теперь я услышал голос, и голос был, без сомненья, знакомый.

«Я нездоров, Матвей, — сказал человек, — смутно тебя различаю, глаза болят. Не сразу признал, вон как ты вырос».

Пал я на колени и поклонился. Видно, судьба! Вот я и встретился с тем, кому обещался служить и давал присягу.

«Сядь на скамью, — произнес он, — давай говорить. Про хворь твоей барыни слышал, это беда поправимая». Он хлопнул в ладоши, появился слуга. «Приготовьте отвар, как я пользовал патриарху Арсению, да смагуса на две головки больше, но без ботвы». Помолчал некое время. «Как там Настенька, говори». Стал я вновь толковать, что славно все у дитятки, и любят ее, и всячески холят.

Он вздохнул. «Ну, а дела на Руси? Хорошо ли живется народу?» И про это я стал говорить, но не вам, господа хорошие, пересказывать. Слушал он меня, из кресла не поднимался, куколь со лба не откидывал.

«Ежели ты полагаешь, Матвей, что случаем ко мне попал, то не так». Молвил и помолчал снова. «Барыни хворь просто кстати пришлась, а и без нее я бы тебя позвал, ибо есть до тебя важное дело». Внимал я всем существом, а он продолжал: «Глаза мои плохо видят, и, бог знает, может, ослепну совсем. Какой же правитель без глаз? Надобно быстро мне все дела обустраивать. Взять хоть бы Настю. Покамест растет в приживалах, а станет взрослой? Происхожденьем она непростая, путь ее ждет нелегкий, и благоволеньем своим не хочу я оставить ее. Знай же, что отпишу за Настей все, что имею, весь черногорский свой клад, только в том и загвоздка, как об том до нее довести и как устроить, чтоб по прошествии лет все Насте досталось, а не случайным людям или злодеям. Надобен честный, прямой человек, не имеющий корысти, а только верное сердце и крепкий ум». Тут замер я и опустил голову. «И такого вижу в тебе я, Матвей. Вместе Настю спасли, вместе ей дале дорогу устроим. Ну что, согласен служить мне такую службу?» — «Согласен!» — ответил я.