Аэций. Клятва Аттилы (СИ) - Тавжар Алекс Страница 28

Часть 12. Аттила

Ночная темень застилала глаза. Карпилион уже ничего не видел и только чувствовал запах крови. Обезумев от ярости, он рубил почти наугад. А то, что было человеческим телом, принадлежавшим когда-то убийце брата, теперь превратилось в грязь, перемешанную с травой и землей.

*

Звался этот ублюдок Во́дим. У него был шрам через все лицо и манера похохатывать невпопад.

Видимо, брат ему доверял, иначе не взял бы в свою дружину. Весь вечер они пировали, сидели, как равные, за одним столом. Во́дим вел себя дружелюбно и ничем не выказывал неприязни, а когда Гаудент уснул, зарезал его во сне.

Историю эту поведал наемник, служивший в дружине Водима.

— Там среди пленных человек один затесался, — рассказал о нем Онегесий. — Я хотел бы это… Замолвить за него словцо.

Такое было впервые.

— Ну, замолви, — ответил Карпилион. — Знакомый твой, что ли?

— Да не то, чтоб знакомый, — замялся Онегесий. — Сказать по правде, это сродник мой. Скотта. Я расспросил его о том, о сём. В дружине Водима он недавно. В убийстве твоего брата не участвовал. А врать он точно не будет. Я за него ручаюсь.

«А если участвовал и врет?» — мысленно возразил Карпилион.

— Ладно, верни ему меч. Но учти. Отвечаешь за него головой.

— И всеми частями тела, — обрадовался Онегесий. Теперь ему было за сорок. После боя он уставал гораздо быстрее, чем раньше, и медленнее отходил от ран. Карпилион давно обогнал его ростом и к своим тридцати превратился в высокого могучего воина, не уступая ни в силе, ни в быстроте удара. Слава о нем ходила не самая лестная, но он ей вполне соответствовал и не старался выглядеть лучше, особенно если это касалось ненависти к врагам.

— Добейте пленных, — приказал он Онегесию, — и разожгите костер у реки. Помя́нем брата.

*

Кроме большого костра по берегу разожгли и другие поменьше. Возле них примостились уставшие после сражения степняки. Распевали на своем языке поминальные песни и пили брагу из бочек, которые прикатили к реке.

От этой браги Карпилион запьянел так сильно, что мыслями был далеко. В Великой Степи́, как говорил про неё Чеме́нь.

Самого Чеме́ня давно схоронили в кургане. А пока был жив, всегда старался помочь. Карпилион воспользовался его советом, набрал себе войско у степняков. За своих дочерей они требовали немалый выкуп. Карпилиону нечем было платить, за него заплатил Чеме́нь. Однако и тут ретивого соискателя поджидала засада. Женившись на дочери степного вождя, Карпилион оказался втянут в бесконечную распрю с другими степными вождями. Многие, и в том числе Онегесий, считали, что примирить их не выйдет, Карпилион попробовал и ему удалось.

Правда, вышло это не сразу. Пришлось и повоевать, и поваляться в луже собственной крови, и побывать в плену. Среди степняков он добился такого признания, что старики хотели с ним породниться безо всякого выкупа, а молодые шли под его знамена по первому зову. В итоге в Степи́ у него осталось несколько жен. А под рукой — несметное кочевое войско. Чемень к тому времени умер. Карпилион без помех разорял Империю на Востоке. Требовал выдать Севастия и его людей. А скифские земли обходил стороной. С братом они не виделись. Как и было условлено, Гаудент сообщал обо всем, что удавалось разведать. Используя сведения о войсках императора Феодосия, Карпилион нападал внезапно и сеял панику в стане врага. В бою под Константинополем он впервые доказал свое превосходство над стратегами римской армии, но потери были большими с обеих сторон. Заключив перемирие, чтобы выгадать время, он ушел к степнякам набирать себе новое войско. Внезапная гибель брата застала его врасплох.

Проклиная ублюдка Водима, Карпилион задавался вопросом, как такому ничтожеству удалось убить Гаудента, если рядом всегда находился Зеркон? После того, что случилось, карлик куда-то делся. Неужели снова их предал?..

*

— Эй, просыпайся. Хватит валяться, — внезапно услышал Карпилион и продрал глаза. Рядом стоял незнакомый сутулый старик, а сам он лежал на широкой лавке в полутемной заставленной сундуками комнате. Под бок ему положили тюфяк, под голову — что-то мягкое. Спросонья сознание было мутным. Карпилион совершенно не помнил, как он здесь очутился.

— Ночью был ливень. Тебя отнесли под крышу, — не дожидаясь вопроса, ответил старик и уселся напротив. — Не мое это дело, но будешь так напиваться, прирежут во сне, как и брата.

Карпилион напрягся, пошарил глазами по сторонам и будто бы невзначай проехал ладонью по тюфяку.

— Оружие ищешь? — вновь угадал его мысли старик. — Не украли твой мечик, не бойся. Онегесий его подобрал.

Судя по голосу и величавой осанке, незнакомец привык отдавать приказания.

— Кто ты такой? — спросил у него Карпилион.

— Руа, — спокойно ответил тот.

Предводитель скифов

Выглядел он обычно для этих мест — громадный, словно утес, седовласый, с нависшими на глаза бровями и суровым пристальным взглядом. Плечи ему укрывала серая долгополая накидка, отороченная по краю таким же серым беличьим мехом. Из-под неё виднелось простое льняное рубище. А на груди, подвешенная на золотую цепь, висела круглая бляха с какими-то древними символами, как бывает у ведунов.

— Так, значит, ты и есть аттила, о котором мы столько слышали, — спросил, наблюдая за тем, как Карпилион садится на лавку и распрямляет спину. — Смотрю, разгулялся ты на моей земле. В селении все попрятались. Дружина Во́дима перебита. А сам, вон, валяешься пьяным, и проучить тебя некому.

После такого приветствия с Карпилиона мгновенно слетело похмелье.

— Во́дим получил по заслугам, — произнес он с вызовом. — А то, что дружину его перебили — такое уж у вас могучее воинство. Нападает только на спящих.

— Хм, так ты у нас из героев, каких свет не видывал, — с издевкой произнес Руа. — Столковались с братом за моей спиной и грабили императора Феодосия? Только не надо говорить про отца, про месть, про «выдать Севастия и его людей». Когда-то, наверное, так и было. А потом понравилось грабить. Ведь понравилось? Разве, не так?.. Хорошо, что мой побратим не знает, какими выросли его дети. А то бы сгорел от стыда…

— Отца уже нет, его убили. Я покля́лся, что Империя мне заплатит. Вот и платит, — ответил Карпилион, заметив, что Руа поминает отца, как будто он все еще жив.

— Империя — это всего лишь слово, — сказал Руа. — А платят те, кто живет на этой земле. Кого обирают и угоняют в рабство.

— Ты ничего не знаешь. Люди сами зовут аттилу. Воевать против тех, кто делает их рабами!

— Да знаю я, слышал, — кивнул Руа. — И про защиту от рабства. И про дары вместо дани. И про свободные земли, которые просуществуют так долго, как долго просуществует аттила. Раньше вас было двое, и чего вы с братом добились? Его уже нет, а тебя убьют не сегодня, завтра. В Константинополе знают о вашем родстве. Кто-то им доложил, и они подкупили Во́дима…

— Кто доложил? Зеркон?

— Имени я не знаю, но вряд ли это Зеркон. Карлик, насколько я слышал, вернулся к августе. А тот, кто вас предал, кормится с рук Феодосия. Восточному императору надоело выплачивать дань. И, правда, куда тебе столько золота? Хватило бы обустроить несколько городов.

— Наверное, так и было, — пожал плечами Карпилион. — Я посылал его брату. Не все, но довольно много. Он хотел поставить новые города вдоль Волхи, чтобы люди селились рядом. Не знаю, успел или нет.

— Успеть-то успел, но лучше бы ничего от меня не скрывал, — со вздохом сказал Руа. — Хотя я тоже хорош. Поплыл с дружиной за море проредить наших недругов. А всё сложилось против меня. Старость — не лучшее время для воина. Тем более для морехода… Эх, ладно, теперь уже ничего не поправишь. Отныне у нас с тобой два пути. Либо мы станем врагами и это уже навсегда. Либо…

— … Я стану твоим союзником и подчиню тебе степняков? — с усмешкой продолжил Карпилион и хотел уже возразить, что этому никогда не бывать, но Руа ответил иначе: