Скиталец - Корнуэлл Бернард Страница 3

Солдаты между тем садились в седла. Поскольку боя не предвиделось, все были вооружены легко. Некоторые, как и их командир, все-таки не расстались со щитами, но многие решили обойтись одними мечами. Бернар де Тайллебур в мокрой, заляпанной грязью рясе поспешил к сэру Уильяму.

– Вы собираетесь войти в город?

– Конечно нет. Я не стану соваться в этот чертов город. У нас перемирие, разве ты не помнишь?

– Но если у нас перемирие…

– Если, черт возьми, перемирие, то, значит, и перемиримся.

Французский священник хорошо знал английский, но ответ командира отряда понял не сразу.

– Значит, схваток не будет?

– Между нами и горожанами? Нет, не будет. Кстати, на сто миль окрест нет никаких английских вояк, вот так-то. Мы собираемся не драться, а прошерстить окрестности, чтобы раздобыть еду и фураж. Еду и фураж, святой отец! Чтобы выигрывать войны, нужно кормить людей и лошадей, – произнес сэр Уильям, взбираясь на подведенного оруженосцем коня. Он вставил носки сапог в стремена, взялся за поводья и добавил: – Я доставлю тебя к самому городу, отец, но дальше тебе уже придется крутиться самому.

– Крутиться? – переспросил Бернар, но сэр Уильям уже повернул лошадь, пришпорил ее и направил на разбитую глинистую дорогу, пролегавшую между двумя низкими каменными оградами. Двести верховых ратников, казавшихся в это унылое утро мрачными серыми тенями, последовали за ним и священником, покачиваясь на своих рослых, заляпанных грязью лошадях и стараясь не сбиться с темпа. Слуга двинулся за своим хозяином с невозмутимым спокойствием: судя по всему, этот малый привык находиться среди солдат. Более того, его поведение позволяло предположить, что оружием он владеет лучше многих бойцов сэра Уильяма.

Доминиканец и его слуга были отправлены в Шотландию наряду с дюжиной других посланцев короля Франции Филиппа Валуа к шотландскому королю Давиду Второму. Это посольство было криком о помощи. Англичане огнем и мечом прошли по Нормандии и Пикардии, наголову разгромили французскую армию возле деревни под названием Креси, и теперь их лучники удерживали дюжину крепостей в Бретани, тогда как всадники совершали опустошительные набеги из наследственных владений Эдуарда Английского в Гаскони.

Все это и само по себе было хуже некуда, а вдобавок еще вся Европа убедилась, что Францию можно разорять и грабить совершенно безнаказанно. В настоящее время король Эдуард осаждал важный стратегический пункт, большой портовый город Кале. Филипп Валуа делал что мог для того, чтобы снять эту осаду, но близилась зима, а результата все не было; французские рыцари ворчали, что их король – плохой воин. В таких обстоятельствах он счел за благо обратиться к Давиду Шотландскому, сыну Роберта Брюса, с предложением вторгнуться в Англию. При этом французы рассчитывали, что англичанам придется снять осаду Кале, чтобы защитить свою землю; шотландцам же они внушали, что поскольку войска Англии увязли где-то на материке, то ли в Бретани, то ли в Гаскони, то страна беззащитна и станет для них легкой добычей. И, разумеется, шотландцы не устояли перед соблазном безнаказанно посчитаться со своими исконными врагами.

Их армия вторглась на юг.

То была самая большая армия, когда-либо посылавшаяся Шотландией через южную границу. В поход отправились все знатнейшие лорды, сыновья и внуки воителей, посрамивших Англию в кровавой сече Бэннокберна. Эти лорды вели за собой свои закаленные в бесчисленных и нескончаемых пограничных стычках дружины, но на сей раз к ним присоединились также вожди кланов с гор и островов, предводители диких племен, говоривших на невразумительной тарабарщине и сражавшихся как черти, вырвавшиеся из ада на волю. Тысячи свирепых бойцов отправились в Англию за добычей, и французские послы с чувством исполненного долга отбыли домой. Они собирались доложить Филиппу Валуа, что Эдуард Английский наверняка снимет осаду с Кале, как только узнает, что отряды короля Давида разоряют его северные окраины.

Французские послы отплыли домой, и только Бернар де Тайллебур остался, поскольку у него было дело в северной Англии. В первые дни вторжения он не испытал ничего, кроме досады. Шотландская армия насчитывала двенадцать тысяч воинов, больше, чем было у Эдуарда Английского, когда тот разбил французов при Креси, однако, перейдя границу, это могучее войско застряло перед небольшой крепостишкой, которую оборонял гарнизон из тридцати восьми человек. Крепость, конечно, взяли, и все тридцать восемь ее защитников погибли, но шотландцам это стоило четырехдневной задержки. Еще больше времени ушло на переговоры с жителями Карлисли, заплатившими золотом за то, чтобы их город не подвергся разграблению, после чего молодой шотландский король и его доблестное войско три дня предавались грабежу в великом приорате Черных Каноников в Хэксэме. Теперь, спустя десять дней после пересечения границы, изрядно поблуждав по вересковым пустошам северной Англии, шотландцы добрались-таки до Дарема. Город предложил им выкуп в тысячу золотых фунтов, и король Давид дал горожанам два дня, чтобы собрать деньги.

А это значило, что у Бернара де Тайллебура было два дня, чтобы найти способ войти в город, с каковой целью, шлепая по грязи, то и дело поскальзываясь, почти ничего не видя из-за тумана, он следовал за сэром Уильямом Дугласом в долину, через речку и вверх по крутому склону.

– В какой стороне город? – спросил он рыцаря.

– Когда туман поднимется, святой отец, я скажу тебе.

– Думаешь, они будут соблюдать перемирие?

– А как же, в Дареме полно святых людей вроде тебя, – с усмешкой ответил сэр Уильям, – а главное, они до смерти напуганы.

Действительно, именно деревенские монахи вели переговоры о выкупе, и сэр Уильям уговаривал короля не соглашаться на их предложения. По его разумению, монахи последнего не предложат, и ежели они сулят тысячу фунтов, то самое лучшее – перебить их и забрать две. Увы, король Давид не оценил столь здравого подхода. Большую часть юности Давид Брюс провел во Франции и нахватался там представлений о рыцарской чести и морали, каковые никогда не обременяли сэра Уильяма.

– Ежели попадешь в город, ты будешь там в безопасности, – заверил священника старый вояка.

Всадники поднялись на вершину холма, и сэр Уильям, повернув на юг, поехал вдоль гребня, все еще придерживаясь окаймленной каменной оградой дороги, которая под конец вывела их к перекрестку. Здесь обнаружилась убогая, буквально в четыре лачуги, деревенька. Хижины были такими приземистыми, что их соломенные крыши казались торчащими прямо из комковатой, заросшей сорняками почвы. В центре перекрестка грязные борозды обходили заросший травой и крапивой участок, на котором стоял кренившийся к югу каменный крест. Остановив лошадь рядом, сэр Уильям принялся разглядывать обвивавшего его резного дракона. У креста недоставало одного конца. Дюжина солдат, спешившись, шмыгнули в низенькие хижины. Однако они не нашли никого и ничего, хотя в одном очаге еще тлели огоньки, которые шотландцы и использовали, чтобы поджечь соломенные крыши. Кровли занимались неохотно, ибо солома отсырела и слежалась настолько, что поросла мхом и грибами. Выпростав ногу из стремени, сэр Уильям попытался пинком свалить поломанный крест. Тот, однако, устоял, а рыцарь, приметив на лице Бернара де Тайллебура неодобрение, фыркнул и нахмурился.

– Это никакое не святое место, отец, а распроклятая нечестивая Англия! – Он указал на резного дракона с разинутой пастью: – Разве это не безобразная, мерзопакостная тварь, а?

– Драконы суть творения греха, порождения дьявола, – отозвался Бернар де Тайллебур. – Им ли не быть мерзостными и безобразными?

– Дьявольское отродье, а? – Сэр Уильям снова пнул чудище ногой. – Моя матушка, – пояснил он после третьего безрезультатного пинка, – всегда говорила мне, что проклятые англичашки прячут свое краденое золото как раз под такими вот украшенными драконами крестами.

Две минуты спустя крест был повален, и полдюжины бойцов разочарованно сплевывали в яму, оставшуюся на месте вывороченного столба.