Владимир Прасолов - Золото Удерея Страница 30

— Коль не судьба нам вместе быть, отпускаю я тебя. Мне теперь на всю вечность твоей любви хватит, ступай к своей невесте и живи с легким сердцем, а меня забудь.

— Не смогу я забыть красы твоей и нежности, нет мне жизни без тебя, — молвил он.

— Забудешь, так я хочу. Дорогу сюда тоже забудешь, но за любовь твою, за ласки, мне подаренные, весь твой род отблагодарю. Всех детей, и внуков, и правнуков, что от твоего корня пойдут, одарю. Мои слуги верные всегда при тебе будут. — Шелкнула она пальцами, перстнями драгоценными украшенными, и зашевелились стены каменные, засверкали золотом да серебром на них ящерки крохотные. — Вот ваш хозяин на веки вечные, и дети его, и внуки, и те, кто по воле его назван будет. А теперь спи, любый мой, спи!

И уснул молодец, а проснулся уж в своей избе на лавке, будто и не ходил никуда. Сел, лоб трет, ничего не поймет, верно, сон ему такой красивый приснился? А толком не помнит ничего. Через месяц увидел невесту на смотринах и влюбился в нее, так она на ту, что во сне к нему являлась, похожа была, как две капли воды…

— Дядя Семен! Вот оно откель идет-то. Ящерки! Ящерка золотая, что у тебя в кармане лежит, то ж и есть слуга Хозяйки горы той! — горячо зашептал Федор, прервав Семена. — Как же ты не догадался?

— Так я бы и сейчас не догадался и не вспомнил, коли ты не спросил бы про Лексеевы сказки. Федька, то ж сказки, понимаешь? Придумки людские. Сказания, он нам их столько рассказывал, мы так думали, что он их сам сочинял. От скуки.

— Дядя Семен, ящерка на ладанке есть, она тебе покойным передана была, а покойный Лексей, ты сам сказывал, места золотоносные искал без ошибки, а? А как про ящерку Никифоров прознал, твоих товарищей побил нещадно! Отчего? Тебя ищет зачем? Знает он про ящерку эту-то, что мы не знаем. Мне теперь только понятно стало, что ящерка эта помогала Лек-сею золото искать. Вот только как?

— Шептал мне что-то перед кончиной Лексей, да только несвязно все, скороговоркой как бы, да и я не о том думал, сердце кровью обливалось от жалости и горя. Не помню совсем ничего.

— А ты повспоминай, дядь Семен.

— Да ну тебя, говорю же, не до того было, может, что и запомнил бы, только все из головы вылетело, когда от людей никифоровских ноги уносили.

— Ты рассказывал, что бабка Ваганиха тогда пропала и вы ее ждали, а вместо нее подручные никифоровские нагрянули, так?

— Так.

— Надо бабку Ваганиху поспрошать, видно, она от Лексея тайну вызнала, то-то они кинулись в поиск.

— Сам понимаешь, мне в село нельзя. А ты попробуй, может, что и узнать сможешь. — Семен вытащил ладанку и, уложив на ладони, стал внимательно разглядывать ее ребристую поверхность. — Неужто правда такое может быть, что вещица эта колдовской силой обладает? Вот где тут ящерка, не вижу!

— Дай гляну.

— Гляди!

Как ни всматривался Федор в пластину, так и эдак поворачивая ее, — не было ящерки!

— Может, показалось нам в зимовье?

— Была ящерка, была! Я же видел и ты видел, что ж, нам обоим мерещилось?

— Вроде как была, — с сомнением в голосе подтвердил Семен и, завернув ладанку в тряпицу вместе с крупицами золота, сунул за пазуху. — Что делать будем? Золота здесь нема, а уходить на Удерей-реку вдвоем смысла нет, не готовы мы, да и поздно уже, а еще больше опасно это. Там никифоровские по старательским местам рыскают. Если меня найдут — головы не сносить. Ты тоже из-за меня голову потеряешь.

— Значит, надо в село идти, — подвел итог разговору Федор. — В обрат снасти прихвачу, рыбалить будешь, тут до Ангары с полверсты. А я постараюсь узнать про ящерку.

— Будь осторожен, Федор, — сказал ему на прощание Семен.

— Буду, да ты уж дождись меня тута, — улыбнувшись, ответил Федор.

— Дождусь, не сумлевайся, — с хохотом ответил бородач.

Федор шагнул за кинувшимся по тропе Разбоем и скрылся в густом ельнике, подступавшем прямо к зимовью. Он шел легко и быстро, теперь у него бьша цель, достичь которую означало для него многое. Теперь у него был товарищ, с которым можно было пойти в огонь и воду, который не подведет. У него появилось ранее неведомое ему чувство опоры, надежной, как скала, и крепкой, как узловатые корни сосны, каким-то чудом вцепившиеся в эту скалу и удерживающие многотонный ствол на самом обрыве, над кипящей водоворотами бездной реки. Разбой, изредка оглядываясь на хозяина, весело мотался впереди, явно охота его уже не интересовала, но он делал вид, что выполняет свои собачьи обязанности, это смешило Федора.

Преодолев крутой подъем, Федор уселся на валежину передохнуть. Ладанка, золотая ящерка не выходили у него из головы. Как она указывала на золото? Как выводила рудознатца на фартовые места? Мог ли он, умирая, тот секрет бабке Ваганихе открыть или попу так, чтобы поняли они? Он же и Семену что-то говорил, так не понял ведь даже Семен, столько лет вместе с ним золото промышлявший. Теперь, когда эта ящерка в их руках, они непременно должны открыть ее тайны, не зря ведь Лексей отдал ее Семену. И не просто отдал, а передал, умирая… Но как, как она помогает?

Разбой, сидевший у его ног, вдруг подхватился и с лаем бросился вниз по склону сопки. «Нешто медведь?!» — мгновенно вскочив, подумал Федор. Его руки уже вскидывали заряженную пулей шомполку, глаза искали и не находили цель, только лай собаки, скрытой зарослями, говорил об опасности. Разбой лаял остервенело, Федор чувствовал, что он держит зверя и ждет, когда хозяин придет на помощь. «Держись, я сейчас», — принял решение Федор и стал осторожно спускаться. Он знал, любой его неосторожный шаг, хруст ветки под ногой или сорвавшийся камень будут услышаны хозяином этих мест, и тогда уже Разбой Федору не поможет. Один выстрел может сделать охотник в медведя, наверняка и точно, второго выстрела при промахе сделать уже не удастся. Потому, пока собака отвлекает зверя, нужно подойти скрытно на расстояние верного выстрела. Федор быстро, от ствола к стволу, перебегал, приближаясь к месту схватки.

«Где-то совсем рядом». Федор остановился и, прижавшись спиной к сосне, снял с ремня пороховницу, сыпанул порох на полку, взвел курок и осторожно двинулся к еловому околку, вползавшему в сопку из распадка. Именно оттуда раздавался лай Разбоя. Там он заметил шевеление макушек молодого подроста, уже слышал недовольное фырканье медведя, уже чуял его тяжелый запах, там был зверь. Почти стелясь к земле, Федор подбирался все ближе. В просвете елей наконец увидел мечущегося Разбоя. Медведь, разворотивший большой муравейник, поедал насекомых и лениво, как от надоевшей мухи, с глухим рыком отмахивался от заливавшегося лаем пса. Бить или не бить зверя? Этот вопрос у Федора даже не возник. Мясо всегда кстати, а в нынешней ситуации тем более… Однако холодок страха пробежал по телу — не смазать бы! Рогатины с собой не было. Федор вынул нож и тихо вдавил его в кору дерева, у которого стоял. Осторожно приложив ружье к стволу упавшего от старости сучковатого кедра, прицелился. Медведь в двадцати шагах — и промаха не могло быть. Федор ждал, когда он очередной раз развернется к бросавшемуся на него Разбою и подставит под выстрел бок. Чтобы наверняка, под лопатку… Разбой, как будто понимая свою работу, бросился и вцепился в зад зверя. Тот, рявкнув, разворачиваясь на месте, привстал, и в этот момент Федор выстрелил. Сильная отдача и пороховой дым на секунды все скрыли от него. Оставив шомполку, отступил за дерево и, прижавшись к нему спиной, сжал в руке нож. Сердце колотилось в груди, ноги, как ватные, еле держали. Страх опасности не давал даже дышать. Федор выглянул и ничего не увидел. Только выскочивший к нему Разбой, радостно вилявший не только хвостом, но, казалось, всем телом, улыбавшийся своей собачьей улыбкой, позволил Федору поверить — все закончилось удачно. Он добыл зверя.