Лев Вершинин - Время царей Страница 32

Лица навархов сосредоточенны. Все ясно. Сто сорок тяжелых кораблей против пятидесяти трех. Цифры говорят сами за себя. А ведь есть еще и триеры…

– …триеры примерно поровну, семьдесят наших против восьмидесяти трех Лага. Тут беспокоиться нечего, но толку от равенства в триерах мало, если исходить из опыта…

Ни звука в ответ. Лишь два-три согласных кивка. Чего-чего, а опыта у Гегесиппа Галикарнасского не отнимешь.

– Предки наши в таких обстоятельствах предпочитали отходить без боя, даже Кимон. В крайнем случае, давать сражение в открытом море, силами триерных флотилий. И я без колебаний приказал бы уходить от Саламина. Но…

Галикарнасец таинственно прищуривается, словно прикидывая, открывать ли окружающим великую тайну.

– …но у нас есть Деметриевы гептеры, а у них нет!

Пояснений не требуется.

Когда бой будет позади, секрета не сохранить. Проболтаются корабелы, или опытный глаз очевидца уловит нечто… Но пока что навархам Лага остается лишь пребывать в недоумении: с чего бы это примстилось Полиоркету выводить в море громоздкую рухлядь, заведомо обреченную на убой?

Не стоит осуждать непонятливых. Гептеры классические, давно устаревшие, доказали свою непригодность еще при Эгоспотамах… А отличие девяти громадин от предшественниц надежно замаскировано. И вовсе не напрасно верфи, где доводились до совершенства гептеры нового образца, окружало тройное кольцо не говорящих по-гречески каппадокийцев, а чертежи, существующие в единственном экземпляре, Полиоркет не оставлял ни на миг, даже на ночь укладывая под подушку.

В свите Антигонида нет лазутчиков, но даже кристальная верность способна дать трещину под ударом цены, которую без спора выплатил бы Лаг, узнай он о новом оружии…

И это вовсе не пустые домыслы! Личный брадобрей Деметрия был казнен не так давно за выдачу родосцам чертежей гелеополя, и по вине покойного негодяя прическа Полиоркета, некогда изысканнейшая в Элладе, ныне оставляет желать лучшего!

О брадобрее, похоже, вспомнил сейчас не один лишь Гиероним. Зафыркали сразу с нескольких сторон…

– Пр-рошу внимания! – обрывает смешки клекот.

Скользят, налетают друг на дружку крохотные кораблики на рассеченном квадратами голубом поле, выписывают шаг за шагом стратегему грядущего сражения. Внимают архинаварху загорелые дочерна укротители бурь, изредка позволяя себе переспрашивать, и лишь двое почтительно слушают, не смея даже и вздохом помешать говорящему! Кардианец Гиероним, биограф… И некто Деметрий, сын Антигона, гоплит морской пехоты, с некоторых пор прозванный Полиоркетом.

Сталкиваются кораблики, исчезают с доски один за другим…

Вот:

…вспарывая носовые доски, вбивают друг в дружку тараны тяжелые суда; те из полчища египетских кораблей, которым не досталось поединщика, ловко скользят в пустоты, ломают крутыми бортами ряды весел, заставляя подраненных врагов замереть и бестолково закрутиться на месте, подобно шавке, выкусывающей блох из хвоста, – под короткими, кусающими наскоками легких акулоподобных триер…

– Так ими задумано. Все согласны? А будет не так!

А вот так:

…тяжелый удар единым кулаком рванувшихся в атаку Деметриевых гептер сбивает и сминает, не остановившись ни на мгновение, левый фланг египтян, тот, над которым реет стяг антиархинаварха Керавна. Пентеры и тетреры рассыпаются, словно семечки, не в силах противостоять чудовищному напору, и, влекомые взмахами семи весельных рядов каждая, быстроходные и только на вид громоздкие чудища, уничтожая остатки второй линии вместе с бессильными против утяжеленной бортовой брони триерами, торопятся на правый фланг, туда, где развивают неизбежный, но кратковременный успех лучшие корабли Лага…

Этого еще не случилось. Но это неизбежно!

– Клянусь Протеем, Коршун, ты прав, как Судьба! – в полной восхищения тишине негромко вымолвил один из слушателей, и крылья крючковатого, не вполне греческого носа старика недобро дрогнули.

Не любит Шах хамства, и мало кто из посмевших помнить старую и крепко позабытую кличку догулял свои дни по суше, а не по морскому дну, бесплодно заигрывая с нимфами…

Впрочем, старик тут же успокаивается.

Тот, кто позволил себе вольность, – не кто-нибудь, а Плистиас из Коса, и у него есть целых три причины не опасаться старого Шаха. Именно он, единственный, может похвастаться тем, что некогда, столкнувшись с Гегесиппом, сумел уйти, уведя неповрежденными целых три корабля из семи! Столь искусному моряку простительна некоторая наглость. Кроме того, ему нет еще и шестидесяти! Не в правилах галикарнасца карать мальчишек, попросту не успевших обучиться правилам элементарной учтивости! И наконец, именно косец Плистиас швырнул к ногам Птолемея бляху архинаварха египетского флота ровно одиннадцать лет назад, убедившись, что все мольбы его сохранить жизнь Деметрию Галикарнасскому тщетны…

Помимо всего прочего, нельзя забывать и о том, что Плистиасом высказана чистейшая истина: Гегесипп действительно прав, как Судьба!

– И последнее…

Сильные, по-молодому цепкие пальцы собрали в кучку несколько суденышек, доселе сиротливо ютившихся в уголке доски.

– Нельзя забывать о близости порта. Там тоже суда Птоломея, числом не менее полусотни. Допустим, они ударят с тыла, пока наши гептеры не наберут должной скорости. Тогда…

Все молчат. Понятно и юнге: тогда будет плохо. И даже очень!

– Снять корабли с линии при имеющемся соотношении сил нечего и мечтать. Разве что десяток дирем…

Теперь понимает не только юнга, но даже и Гиероним.

Весь план под угрозой. Диремы, крохотные юркие суденышки, вряд ли способны преградить путь и более-менее солидной рыбе! Они незаменимы в разведке, но в бою…

Помолчав, Гегесипп выпрямился и, почти не задирая голову, поглядел на присутствующего тихо, словно судовая мышь, Деметрия. Поглядел, будто впервые заметил.

– У нас в Галикарнасе старики верят, что первый попавшийся худого не подскажет. Ну, солдатик, если уж ты попался первым, скажи-ка: как полагаешь, поскупится ли наш почтенный Полиоркет выдать по таланту каждому, кто пойдет за него на верную смерть?

– Нет! – почти выкрикнул тот, кого спросили.

– А по полтора таланта семье погибшего?

– По два!

– Отлично. Я так и думал… Антисфе-е-ен!!!

Крик полоснул по ушам, словно плеть. А в следующее мгновение перед навархами и простым гоплитом морской пехоты возник человек невероятного вида.

Носитель гордого имени ничем не напоминал ни Антисфена-логика, жившего некогда в Кизике, ни Антисфена, трижды побеждавшего в состязаниях бегунов-олимпиоников, ни славного Антисфена из Коринфа, прославленного умением пристраивать супруге тройню за тройней и за это дивное свойство удостоенного после кончины маленького, зато собственного храма – с алтарем, жрецами и всем прочим, что положено…