Сергей Шведов - Поверженный Рим Страница 32

В конюшне вдруг заржали кони, из чего Меровлад заключил, что комит Андрогаст уже прибыл на встречу со старым другом. Дверь он рванул без опаски, хотя и слегка удивился тому, что трибун Себастиан не вышел на крыльцо встречать своего командира. Сиятельный Меровлад, за плечами которого были десятки битв и множество мелких стычек, прозевал приближение смерти. Клинок столь стремительно рванулся из темноты ему навстречу, что Меровлад сначала почувствовал его плотью, а уж потом заметил рукоять, торчащую из груди. И это было последнее, что он успел увидеть в этой жизни. Дальше были пустота и полный мрак.

Стилихон подхватил тело мертвого отца и крикнул в полный голос спешивающимся охранникам:

– Измена!

Увы, на его крик никто не отозвался. Похоже, люди префекта Меровлада были истреблены раньше, чем успели ступить на крыльцо старого дома. И тем не менее Стилихон бросился именно к двери, пытаясь вырваться из смертельной ловушки. Однако дверь была заперта, видимо, ее успели подпереть со стороны двора чем-то тяжелым. Стилихону ничего другого не оставалось, как обнажить меч и шагнуть в темноту, где его наверняка поджидали убийцы. Похоже, эти люди решили поиграть с трибуном в прятки. Как ни пытался Стилихон разглядеть своих врагов, ему это не удавалось. Зато он слышал их дыхание и слабое позвякивание железа. Трибун скорее почувствовал, чем увидел меч, направленный прямо ему в лицо. Он успел не только отбросить чужой клинок, но и рубануть темноту своим мечом. Ночь отозвалась на движение Стилихона предсмертным хрипом.

Молодой трибун не раз бывал в доме Себастиана и отлично знал, где здесь расположен тайный ход. К сожалению, ему трудно было сориентироваться в полной темноте, и он не был уверен, что выбрал правильное направление. Удары стали сыпаться на Стилихона со всех сторон, но его глаза уже привыкли к темноте, что позволяло ему различать силуэты врагов, круживших по атриуму. Несмотря на молодость, трибун был отличным рубакой, и его враги это скоро почувствовали. Стилихон поверг на пол по меньшей мере четверых своих противников, и, видимо, сильно огорчил этим их предводителя.

– Зажгите свет! – раздался из темноты повелительный голос.

Глава 7 Роковая ошибка

Для корректора Пордаки появление императора Феодосия в Панонии стало большим сюрпризом. Но еще большей неожиданностью оно явилось для самозванца Максима, не успевшего собрать в кулак свои легионы и обратиться за помощью к своим союзникам-варварам. Впрочем, Феодосий с военными действиями не спешил, не желая проливать кровь римлян. Во всяком случае, так он говорил своим чиновникам. Но, скорее всего, Феодосий просто выжидал удобный случай, чтобы расправиться с мятежным дуксом Максимом одним ударом. Магнум Максим допустил одну, но, пожалуй, фатальную ошибку: он слишком засиделся в Лионе, а когда наконец двинул свои легионы в Медиолан, то ни императрицы Юстины, ни юного императора Валентиниана там уже не было. Корректор Пордака первым сообразил, что после смерти Меровлада божественного Валентиниана защитить некому, а потому уговорил напуганную Юстину обратиться за помощью к императору Феодосию. И пока комит Перразий с епископом Амвросием советовались, кем заменить убитого префекта претория, шустрый Пордака переправил юного Валентиниана в Нижнюю Панонию, прямо в ставку императора Феодосия. Это был гениальный ход, который сразу же изменил ситуацию в выгодную для Феодосия сторону. Теперь он мог выступать не только от своего имени, но и от имени юного Валентиниана.

Все обвинения с Пордаки были сняты, и он получил возможность спокойно пересчитать барыши, приобретенные в результате героических действий по спасению империи. Комит Гайана во всеуслышание заявил, что доносов он не писал, ни в чем корректора не подозревал и что расценивает обвинения против светлейшего Пордаки как провокацию против одного из самых преданных божественному Феодосию чиновников империи. Столь горячая защита гота обошлась Пордаке в очень приличную сумму. Правда, выплатил он ее не из собственной мошны, а из средств покойного руга Меровлада, но все равно потерянных трехсот пятидесяти тысяч денариев жаль было почти до слез.

К сожалению, Гайана оказался очень несдержанным на язык человеком, и слухи о невероятном обогащении расторопного корректора Пордаки дошли до ушей его завистников. А от их козней Пордаку не смог бы спасти даже сам божественный Феодосий. Масло в огонь разгорающихся страстей подлил комит агентов Перразий, так и не сумевший организовать отпор самозванцу Максиму и с позором покинувший Медиолан вместе с епископом Амвросием. Эти двое не постеснялись донести императору о странном, мягко так скажем, поведении Пордаки и о его связях с варварами. Божественный Феодосий, раздраженный успехами Максима, спровоцированных, к слову, его нерешительностью, почему-то решил именно Пордаку назначить на незавидную роль козла отпущения. А ведь никто не мешал Феодосию вступить в Иллирик и подойти к Медиолану раньше самозванца Максима. Тогда легионы, поддерживавшие покойного Меровлада, не переметнулись бы к дуксу, и у Феодосия появился бы реальный шанс разделаться с Максимом уже в этом году. Увы, император предпочел выжидать удобный случай в Сирмии, вместо того чтобы ловить птицу удачи в Медиолане. Конечно, Пордака понимал привязанность божественного Феодосия к городу, где тот был провозглашен императором, но тем не менее считал, что человек, желающий получить власть над всей империей, должен действовать более решительно. В частности, никто не мешал Феодосию договориться с рексом Придияром Гастом, перебравшимся из Дакии в Верхнюю Панонию, а не ждать, пока комит Андрогаст привлечет мятежного древинга на свою сторону. Не говоря уже о том, что ни сам император, ни его чиновники палец о палец не ударили, чтобы помешать расторопному княжичу Верену обосноваться в Норике вместе со своими русколанами. Викарий Евсорий, управлявший провинцией от имени императора Грациана, прибежал в Сирмий, дабы пожаловаться Феодосию на бесчинства, творимые варварами. Пред очи императора его не допустили, зато магистр пехоты Лупициан и квестор Саллюстий высказали несчастному Евсорию все, что они о нем думали.

– У тебя под рукой было шесть легионов пехоты и две тысячи конницы, высокородный Евсорий, – орал на викария Лупициан. – Где они?

– О легионах спрашивайте дукса Гелария, – огрызнулся на магистра викарий. – Я лицо гражданское и военным не указчик.