Амеде Ашар - В огонь и в воду Страница 33

— Вы согласны? — вдруг спросила Орфиза, взглянув на Гуго.

— Согласен, — ответил Гуго серьезно.

Все взоры обратились на графа де Шиври. Он позеленел, как мертвец. Граф хорошо понимал, какой удар ему нанесли: отсрочка на три года, ему, который еще накануне был так уверен в успехе, и из-за кого же? Из-за едва знакомой личности! Но если с первого же дня ему встречаются такие препятствия, то что же будет через месяц, через год? Граф сжимал эфес шпаги, кусая себе губы. Само его молчание служило уже знаком, как важна настоящая минута. Все окружающие задержали дыхание.

— Вы заставляете меня ждать, кажется? — сказала Орфиза звонким голосом.

Шиври вздрогнул. Надо было решаться, и решаться немедленно. Мрачный взор его встретил взгляд Лудеака, в котором читались просьба и предостережение; почтительно поклонившись, он выговорил наконец с усилием:

— Я тоже согласен, герцогиня.

Вздох облегчения вырвался из груди Орфизы, а маркиза д’Юрсель, питавшаяся всегда одними рыцарскими романами, высказала свое одобрение графу де Шиври.

Оставшись вдвоем с Лудеаком, вне себя от бешенства, с пеной на губах, граф де Шиври топнул ногой и разразился наконец гневом:

— Слышал? И как гордо она это сказала! Можно было подумать, право, что вовсе не обо мне тут идет речь… Понимаешь ли ты, скажи мне? Я попал в западню, как школьник, я осмеян, позорно осмеян… и кем же?.. ничтожным проходимцем из Гаскони!

— Не говорил ли я тебе, что он опаснее, чем ты предполагаешь? — сказал Лудеак.

— Да ведь и ты виноват тоже!.. Не шепни ты мне на ухо, не взгляни на меня, сегодня же вечером он был бы убит!..

— Что кто-нибудь из вас был бы убит, в этом я уверен. Но только еще вопрос, кто именно — он или ты?

— О!..

— До меня дошел слух об одной истории, случившейся как-то в Арманьяке, и я начинаю думать, что граф де Монтестрюк в состоянии помериться силами с самыми искусными бойцами… Впрочем, ты можешь сам справиться… Он не из тех, что отступают, поверь мне! — Лудеак взял графа де Шиври под руку и сказал ему вкрадчивым голосом: — Мой друг, не поддавайся советам гнева: он редко дает хорошие. У тебя много прекрасных качеств. У тебя тонкий, изворотливый ум, ты все схватываешь на лету, решаешь быстро. Тебе смело можно поручить любое щекотливое дело, где требуется одновременно и ловкость, и твердость. Ты знаешь, куда надо метить, и бьешь верно, только иногда слишком горячишься. Ты честолюбив, друг Цезарь, и ты рассуждал правильно, что рука такой наследницы, как Орфиза де Монлюсон, которая принесла бы тебе в приданое огромные имения и герцогскую корону, откроет перед тобой все двери… Это очень умно, но не ставь же, ради бога, все на одну карту… Учись прибегать к открытой силе, чтобы отделаться от врага, только если истощились уже все средства, какие может доставить тебе хитрость… Подвергай себя опасности лишь в крайнем случае, но зато и действуй тогда решительно и бросайся на противника, как тигр на добычу.

— А с ненавистью как быть? Ведь я так ненавижу этого Монтестрюка, который теперь может похвастаться, что я отступил первым: ведь он вызвал меня, Лудеак, а я отступил!

— Э! В эту-то самую минуту мое мнение и изменилось к лучшему, Цезарь! Я вовсе не забыл о твоей ненависти и именно для того, чтобы получше услужить ей, говорю с тобой так… У меня в сердце тоже ненависть не меньше твоей… Я ничего не пропустил из всей сцены, в которой рядом с тобой и с ним и другие играли роль… Твое дело я сделал и своим; придет когда-нибудь час, но подожди, Шиври, подожди… и не забывай никогда, что царь итакский, самый лукавый из смертных, всегда побеждал Аякса, самого храброго из них!

— Ну так и быть! Я оставлю шпагу в ножнах; но так же верно, как то, что меня зовут граф де Шиври, я убью графа де Монтестрюка или он убьет меня.

XIV

Маски и лица

Трудно было бы отгадать, что заставило герцогиню д’Авранш принять решение, столь сильно оскорбившее гордого графа де Шиври. Может быть, она и сама толком не знала настоящей причины. Разумеется, тут важную роль играла фантазия, которая всегда была и будет свойственна женщинам. Орфизе было всего восемнадцать лет, целый двор окружал ее; но в этом поступке, породившем соперничество двух пылких молодых людей, сквозило желание показать свою власть. Самолюбию Орфизы льстило двойное поклонение; но, вероятно, заглянув поглубже в сердце гордой герцогини, можно было бы открыть в нем еще и волнение, симпатию, какое-то неопределенное чувство, побуждавшее ее склоняться на сторону графа де Монтестрюка. Он сумел удивить ее, тогда как Цезарь де Шиври имел неосторожность показать свою уверенность в успехе. Она была оскорблена этой уверенностью, сама того не сознавая, и принятое ею решение, ободряя одного, служило вместе с тем наказанием другому. А что может выйти из этого, Орфиза не думала. Ей довольно было и того, что в последнюю, решительную минуту развязка будет все-таки зависеть от нее одной.

А пока время весело протекало в замке за играми в мяч и в кольцо, за охотой и прогулками. Коклико говорил, что это настоящая земля обетованная; он толстел и уверял, что пиры, празднества и кавалькады — единственные приключения, которых позволительно искать порядочному человеку.

Когда шел дождь, общество развлекалось фехтованием. Граф де Шиври, следуя советам Лудеака, ждал случая убедиться самому в искусстве и силе Гуго де Монтестрюка. С того памятного вечера, когда Цезарь вынужден был подчиниться желанию кузины, он постоянно выказывал своему ненавистному сопернику вежливость и любезность, даже заискивал перед ним. У Гуго была душа добрая и доверчивая, и он легко обманывался, несмотря на прежние предостережения опытного философа Агриппы.

Как-то в дождливый день граф де Шиври вошел в фехтовальную залу, увидел герцогиню д’Авранш и, подойдя прямо к Гуго, сказал ему:

— Я, признаться, был бы рад размяться немного… такая сырость на улице… притом мне хотелось бы узнать, как фехтуют в Лангедоке… И черт возьми! Мне кажется, что в вас я найду сильного противника.

— О! — ответил Гуго. — Я научился только кое-как отбиваться…

«Гм! — подумал Лудеак. — Какая скромность!.. Скверный знак для Цезаря!»

Принцесса Мамиани подошла к ним и сказала с улыбкой:

— Теперь моя очередь увенчать победителя… Вот эта роза, которую я только что сорвала и поднесла к своим губам, будет ему наградой. — И, проходя мимо Гуго, она тихо прибавила: — Вспомните Сен-Сави!

Через минуту Гуго и Цезарь стояли друг напротив друга с отточенными шпагами. Цезарю предстояло отстаивать свою славу, Гуго должен был еще завоевать свою. Орфиза де Монлюсон смотрела на обоих. Цезарь начал с притворной легкостью, прикрывавшей мастерство, Гуго — прямо и открыто. Оба выказали всю свою гибкость и ловкость. Лудеак следил за ними внимательно, не теряя из виду и принцессу Леонору, которая волновалась гораздо больше, чем следовало бы при такой невинной забаве. Она продолжала поглаживать розу, Орфиза играла веером. Среди зрителей слышался одобрительный шепот.