Альфред Мейсон - Пламя над Англией Страница 33

– Molto cuidado,[102] сеньор маркиз, – успокаивающе произнес Джузеппе, ловко перевязывая ногу.

В каюту вошел другой слуга – низенький и черноволосый молодой итальянец, которому сеньор маркиз отдал приказ взглядом, в то время как Джузеппе занимался перевязкой. Вошедший слуга глянул из кормового окна на пустое море и закричал на ломаном английском:

– Смотрите скорей! Это самый странный корабль, какой я когда-либо видел!

Однако Джузеппе продолжал перевязку, не поднимая головы. Когда на больную ногу был надет шлепанец, сеньор маркиз приказал:

– Дай мне руку, Джузеппе! Я немного пройдусь.

Он бросил взгляд на итальянца.

– Можешь идти, Андреа Ферранти, и приготовь мне almuerzo.[103]

Андреа Ферранти скрылся на галерее. Джузеппе поднял сеньора маркиза и, поддерживая его, прошелся с ним взад-вперед по каюте. Внезапно Ферранти открыл дверь и громко объявил:

– Синьора Карло Мануччи срочно требуют!

Внимание Джузеппе было поглощено сеньором маркизом, которого этим утром оказалось очень трудно удовлетворить. Маркиз оперся всем своим весом, который он сознательно преувеличивал, на руку Джузеппе и каждый раз, прикасаясь забинтованной ногой к полу, издавал крик боли.

– Almuerzo, Андреа, паршивый пес! А если ты, Джузеппе, позволишь мне упасть, я велю протянуть тебя под килем! Господи, существовал ли когда-нибудь еще один такой неуклюжий негодяй?

Затем он заявил совсем другим голосом:

– Отлично! Мы делаем успехи! Не поворачиваем голову, когда говорят по-английски. А если вызывают Карло Мануччи, то это ничего для нас не означает. Великолепно!

Он проворно двинулся к креслу, сорвал повязку с ноги, надел чулок и туфлю и, когда Андреа Ферранти принес завтрак в каюту, промолвил:

– Так как мы здесь одни, у дверей стоит часовой, и урок хорошо выучен, вы позавтракаете со мной, Карло. Накрой стол на двоих, Андреа!

Сеньор маркиз в действительности был синьором графом Джованни Фильяцци, который искренне наслаждался, играя и явно переигрывая роль страдающего подагрой старого испанского адмирала Санта-Крус.

Робин прибыл во Флоренцию, как Карло Мануччи, и при тосканском дворе быстро подружился с Фильяцци.

– Моему слуге, Андреа Ферранти, можно доверять. Он мой земляк и был у меня в доме с детских лет. Его брат прислуживает маркизу де Санта-Крус, лучшему испанскому адмиралу, которому поручено командование армадой. Вы хорошо сделаете, если обратитесь за советом к Андреа.

В смелый план Фильяцци входило добиться с помощью Ферранти места в штате адмирала Санта-Крус.

– Мои обязанности не позволяют мне непосредственно в этом участвовать, – сказал он, – но тайно я сделаю все, что смогу. Я обещал это сэру Френсису ради нашей старой дружбы, начавшейся, когда он был английским послом в Париже, и повторяю это обещание вам, ради нашей теперешней дружбы.

Робин воспользовался услугами Андреа Ферранти, как ему советовал Фильяцци. Дав слуге сотню крон,[104] он добавил:

– Столько же заплачу твоему брату, если буду нанят, и тебе, когда все будет кончено.

Андреа взял деньги, но отнесся к плану с сомнением.

– Посмотрим, что нам удастся в Лиссабоне. Там нужны люди на корабли, на службу на берегу нет спроса. А ваше превосходительство может держать тарелку и не расплескать ее содержимое даме на подол? Может начистить до блеска пару сапог? Может приготовить pollo con arroz[105] и шафран с рисом, чтобы это было изысканным блюдом?

– Я пойду в школу, Андреа, и ты будешь моим учителем, – ответил Робин.

Однако, Андреа не был склонен изображать легкими обязанности, требуемые от хорошего лакея.

– А когда вы обучитесь основам, придется перейти к более сложным вещам. Сможет ваше превосходительство крахмалить и гофрировать рюш?

Робин помрачнел.

– Сможет ваше превосходительство вскрыть письмо? – настаивал Ферранти.

– Этому искусству я хочу научиться прежде всего! – горячо воскликнул Робин.

– И ваше превосходительство абсолютно правы. Ибо как сможет лакей хорошо прислуживать своему господину, если он не будет знать о его делах больше, чем господин пожелает ему сообщить? – нравоучительно изрек Андреа.

Робин доложил о своих затруднениях Фильяцци, который вновь пришел ему на помощь. Он отправил секретарей и весь остальной штат на первом корабле, отплывшем из Генуи, чтобы они ко времени его прибытия в Лиссабон оборудовали для него жилище. Сам же Фильяцци с двумя слугами, Андреа и Робином, отплыл на последнем корабле. Во время длительного путешествия Робину предстояло изучить свои новые обязанности. Таким образом, проплывая вдоль испанских берегов, через Гибралтарский пролив с холмами Мавритании на одном берегу и огромной скалой на другом и огибая мыс Сан-Висенти,[106] Фильяцци и Робин играли в господина и слугу. Игра эта доставляла синьору Фильяцци массу удовольствия, заполнив все его время. Он придумал роль старого, сердитого, страдающего подагрой адмирала, изобретая каждый день новые скверные черты его характера и новые обязанности для слуги. Робин со своей стороны работал над ролью так усердно, как не делал ни один актер. От этой игры зависела не только его собственная жизнь, но и жизнь нищего калеки на ступенях церкви в Мадриде, а быть может, и еще одного человека. Он подумал об этом, глядя лунной ночью на скалу Гибралтара, которая напомнила ему мыс Портленд. Где-то неподалеку от него и от берегов залива Уорбэрроу его ждет девушка, с волнением устремив взгляд на море.

В положенное время «Регаццона» прибыла в Кашкаиш[107] и, простояв ночь на якоре, вошла в залив к устью Тежу[108] между башней Сан-Бужиу и замком Сан-Жулиан.

Приплывший в Лиссабонскую гавань в наши дни не увидит того, что увидел Робин, так как облик города полностью изменился. Правда, покрытые лесом холмы над песчаными утесами на южной отмели реки остались теми же. Но на северной стороне все было по-иному. Башня Белена[109] теперь стоит на берегу, а тогда она увенчивала островок на канале, вода омывала стены монастыря Сан-Жерониму. От замка Сан-Жулиан сейчас остался лишь один этаж с четырьмя индийскими башенками по углам, напоминая о крепости, построенной королем Филиппом для охраны нового владения Испании. В его арках живут крестьяне, наружная стена испещрена трещинами, обнаруживающими красную черепичную кладку.

Но когда Робин приплыл туда осенним утром, замок высоко громоздился над рекой; однообразие темной поверхности его стен нарушали только дула орудий, балконы и окна. Крепость возвышалась над самым глубоким из двух каналов, на ее крыше развевалось огромное знамя. Но Робин обращал на это внушительное зрелище куда меньшее внимание, чем в ближайшие месяцы, ибо бросив взгляд на гавань, он застыл от ужаса. Галеас проходил мимо леса мачт, почти полностью закрывавших землю. Оглушительные крики, стук молотков, грохот экипажей на набережных так сотрясали воздух, что даже сказанные в ухо собеседнику слова оставались неслышными. Робину казалось, что на его глазах выносится приговор Англии. Однако, он вскоре воспрянул духом, поняв, что работа только начата, и повсюду ощущается медлительность, свойственная Филиппу.