Роман Романов - Заповедь субботы. Новый подход к происхождению человека Страница 34

Другой формой невротической реакции является перенаправление глубокой ненависти к объ­екту вожделения на самого, то есть – на саму себя. Стремление испытать ту самую боль, которую же­лаешь причинить объекту неразделенной любви-ревности. Проявление такого садомазо­хист­ского ко­мплекса в острой форме могло способствовать снятию животного страха перед огнем. Процесс обра­ботки священного орудия вполне мог быть доведен до крайности вос­пламенения, кото­рое вызывает у несчастной русалки невротическое наслаждение.

Теперь можно вспомнить и еще об одном значении имени «Зевс» в древнейшей крито-микен­ской культуре. Древние ахейцы называли «зевсом» не только совершенный инструмент убийства – обоюдоострый топорик, и не только фаллический си­мвол оплодотворяющей силы, но и весьма стран­ное психическое явление – сардонический смех.

Для исследования этого древнего свидетельства придется обратиться к экспертам. В ме­ди­цин­с­ком словаре находим следующее определение: «Сардонический смех (risus sardonicus; греч. sar­do­ni­os язвительный, злобно-насмешливый) – стойкая гримаса, при которой углы рта оттянуты книзу и кзади с образованием морщин и складок кожи, брови и крылья носа приподняты, а челюсти крепко сжаты; наблюдается при столбняке и обусловлена судорожным сокращением мимических мышц».

Любопытно, но мало что дает. А вот у профессора А.Ф.Лосева, главного эксперта по античной мифологии приведены более интересные для нас сведения: «Во-первых, все указания схо­дя­тся на том, что "сардонический смех" - это смех жертвы, утраты, отречения. Этот смех у греков стал поговоркой в отношении людей, смеющихся в момент своей гибели. Древние сравнивали его с де­й­ст­вием ядовитого растения, "вкушая которое люди охватываются конвульсиями и сме­ют­ся про­тив воли". Характерно, что сардонический смех связывался с огнем. Согласно критскому мифу так "сме­ялись" люди, сжигаемые Гефестотевктоном (одна из ипостасей Зевса)».

Это уже гораздо интереснее, так что нам придется продолжить цитирование Лосева, ко­то­рый в свою очередь цитирует психолога Блейлера: «Но как собственное представление, т.е. ирреа­ль­ный феномен сознания, может сжигать? А вот как происходит это в современных психиатрических клиниках: "Любовь символизируется, согласно общеизвестной аналогии, с огнем, что восприни­ма­ет­ся шизофреником опять-таки как нечто реальное и превращается у него в галлюцинации сжигания, т.е. в действительные ощущения". Подчеркнем: это не какие-нибудь "условные", "поэтические" ощущения, но псевдорецепции, которые в исключительно тяжелых случаях выявляются как дейст­ви­тельные соматические расстройства, например, вполне реальные ожоги».

И дальше: «Так что же такое "сардонический смех" - древнейший символ Зевса - "перво­при­чи­ны жизни"? Все указания сходятся на том, что это смех в момент наивысшей опас­но­с­ти и возбу­ж­дения. Вот, например, как его описывает Гомер: "Дико они хохотали и, лицами вдруг из­менившись, ели сырое кровавое мясо". А вспомним исступленно-распутные, кроваво-жизне­радо­ст­ные диони­сиче­ские оргии, т.е. всенародные "праздники" древних афинян, превратившиеся со вре­ме­нем в орга­ни­зо­ванный хор козлов (tragos – козел, в Греции был символом похоти), т.е. в трагедию - наимощнейшее и глубочайшее искусство, которому до сих пор не устает удивляться мир. Итак, что такое "сар­до­ни­ческий смех"? Не поможет ли нам и тут психопатология?… Дело в том, что Блей­лер впервые раскрыл фундаментальнейшее явление, характерное… для проявлений человеческой эротики и далеко выходящее за рамки чистой психопатологии.

Блейлер назвал это явление "амбивалентностью". Но что такое амбивалентность? ... если бы мы предварительно захотели здесь дать наиболее точный и выразительный символ, нет лучшего, чем "сардонический смех". Это - синтез, слияние напряженнейших антитез: жуткого и святого, за­влекающего и запретного, наслаждения и мучительных судорог смерти одновременно, ужаса и неп­реодолимого влечения». Прошу прощения за столь обильное цитирование, но лучше чем наши экс­пер­ты, трудно пере­дать это амбивалентное похотливо-агрессивное психическое состояние сооб­щества русалок, изоли­ро­ванных в своем водном плену.

Зададим себе вопрос: почему в «разломанной жемчужине» души шизофреника обнару­жива­ется не только «песок» сексуальных символов, но и почти реальное ощущение ожогов? Не действует ли на нервную систему память ощущений далеких предков, заботливо скрытая у нормальных людей в глубинах «коллективного бессознательного»? Наши уважаемые эксперты сви­де­тельствуют, что на­иболее напряженное сочетание противоположных влече­ний, наивысшей опа­сности и наивысшего воз­буждения, определенно связаны с ощущениями «сжи­га­ния». А именно такое соче­тание влечений ха­рактерно для реконструированного нами этапа антропо­генеза.

Для полноты обоснования можно попытаться ответить еще на один вопрос: А что такое воо­б­ще «смех» как психическое явление? На самом деле, найти у классиков сколько-нибудь внятный от­вет на этот вопрос не получится. Поскольку это одна из самых больших тайн, связанных с проис­хож­дением человека и его отличием от животных.

Есть две классические традиции отношения к смеху – античная и христианская. Христианская традиция полагает смех непременным атрибутом дьявола. Но в таком случае, что такое дьявол? В пе­реводе с греческого «диавол» – «разделяющий», противостоящий и противодействующий единству, целостности как божественным, «светлым» состояниям. Если Бог – животворящая сила, стремящаяся к полному воплощению в едином творении, то его соперник олицетворяет силы смерти, разрушения.

Да, смех всегда соседствует со страхами, но значит ли это, что он союзник дьявола? Античная религиозная и философская традиция, напротив, почитает смех как животворящее начало, иногда да­же божественное. Смех действительно отражает разорванное, разделенное психологическое состо­я­ние человека. Одна часть души тянет его назад, к животным, плотским радостям жизни. Другая часть стремится к духовным высотам. Смех – это одновременно осознание человеком безысходного про­ти­воречия, тупика, но также и преодоление связанного с этим страха.

По мере развития цивилизации смех и его культурные потомки – шутки, улыбки, становится все менее грубыми и жестокими. Так что при поиске в обратном направлении по шкале исто­ри­че­ского времени, можно ожидаемо обнаружить самую грубую, по­хотливую и жестокую форму невро­ти­ческого сочетания ужаса и его преодоления. Тот самый изна­чальный «сардонический смех», значение которого в мировой культуре и в психике человека насто­лько важно, что он просто не может быть не связан с одним из самых главных событий на пути прев­ращения обезьяны в человека. А именно с ук­рощением и поддержанием огня.