Бриллианты безымянной реки - Татьяна Олеговна Беспалова Страница 37

Взяла женщина верёвку. Собралась в лес за дровами, а свекровь ей поперёк дороги:

– Нет, нет! Сиди дома. Я сама.

И ушла в лес.

Женщина в тревоге места себе не находит. Вроде бы всё хорошо, но чует она беду. Вот подкралась она к деткам, мальчику и девочке, что играют возле чума, стала подслушивать.

– Я съем ягодицу от нашей снохи, – говорит девочка.

– Ты – маленькая женщина. Тебе полагается лодыжка снохи. Ягодицы для взрослых мужчин, – отвечает мальчик.

– Нет, мне! Она меня больше всех любит!

У женщины от таких слов сердце к горлу подкатилось. Отдышавшись, она спрашивает у детей:

– Ваши родители собрались меня зарезать? Кто мне правду скажет, тот ягодицу мою получит!

– Мы боимся! – пропищала в ответ девочка. – Родители сказали, что, если проговоримся, они и нас съедят!

За чумами было место, где хранили еду. Женщина зашла туда, незаметно взяла кусок сала, сунула его за пазуху, потом надела лыжи и пустилась бежать в лес. Детям крикнула:

– Детки, я за дровами пошла!

Тан-тала-дин-там! Госпожа-бабушка снова поёт на не понятном нам обоим языке. Дым костра рисует на меркнущем небе призрачные картины.

Вот бежит женщина по марям, буеракам и распадкам, торопится домой, в стойбище, где живут её кровные родственники. Вдруг слышит за спиной шум-гам, крики-голоса. Тут поняла она, что щитолицые гонятся за ней. Не зная, куда деваться, она роет в сугробе нору и прячется в ней. Сидит тихо, от страха ни жива ни мертва и слышит над головой скрип лыж и сердитый голос: «Ох и досада! Такое вкусное угощение сбежало!» Вот щитолицые повернули к дому, а женщина, выбравшись из своего убежища, что есть духу бросилась прочь. Но тут подоспели собаки. Пришлось старухиной дочке лезть на дерево. Долго караулили её собаки. Сколько дней прошло, она не знала. Ох, и исхудала же она. Ноги и руки сделались тонкими, как тростинки. А щитолицие, не дождавшись собак, вернулись за ними, увидели женщину и стали в неё стрелять из луков. Только попасть никак не могли. Решили рубить дерево, но когда оно падало, старухина дочка ловко перескочила на другое. Отчаялись её поймать щитолицые. «Не можем её поймать. Да и худая она стала. Пусть уходит» – с этими словами они ушли. А бедная женщина, дочь старухи, так и не спустилась с дерева, превратившись в белку-летягу.

Тан-тала-дин-там! Госпожа-бабушка поёт на не понятном нам языке. Дым костра оседает. Нам обоим становится жарко под кошмой, и мы сбрасываем её на землю.

* * *

Бабушка упала на колени. Голова её запрокинулась назад. Бубен выпал из руки. Она выглядела изнурённой. Тотчас откуда-то явилась одна из её собак, та, у которой острые уши, и лизнула хозяйку в щёку. Подошёл молчаливый Осип, поднял бубен и вложил его в правую руку бабушки. Поднял кошму и расстелил её возле костра.

– Страшная сказка! – прошептал Гамлет.

– Страшна не сказка. Страшны щитолицые. Они до сих пор бродят по этой земле, людоеды, – тихо отозвалась бабушка. – Однако теперь твоя очередь, дочка. Рассказывай свою сказку.

– О! Она знает их много! – улыбнулся Осип.

Я потупилась. Куда мне до бабушки.

– Спой нам, Мира! – проговорила бабушка, устраиваясь на кошме.

– Я готова. Вот только…

– Просим! Просим!

Гамлет захлопал в ладоши так громко, что собака насторожила уши. Тотчас явилась её безухая товарка с оскаленной пастью и вздыбленной холкой.

Тан-тала-дин-там! Госпожа-бабушка хлопнула ладонью по бубну. Запястья на её руке, колокольчики в её косах, ожерелья на её шее отозвались глухому зову бубна. И ещё раз: тан-тала-дин-там! Ну как тут устоять, если есть такой аккомпаниатор?

– Я вижу битву, которая произошла на этом самом обрывистом берегу. Воины Сокола сражались с воинством Вороны, решившим завоевать это благодатное для жизни место – смело прошу я, ободряемая взглядами близких.

* * *

Вижу это место. Лысая вершина сопки. Один склон круто обрывается к госпоже Вилюю. Остальные покаты и поросли тайгой. Огромную гору оббегает безымянная речка. Кое-кто называет её Алмазной, но её с таким же успехом можно именовать и Сапфировой, и Гранатовой, и Богачкой. Места эти завидные для житья. Окрестные леса изобильны дичью и ягодами. В речке нерестится рыба. Место уединённое, но до бабушки-кормилицы Вилюя рукой подать. Много найдётся желающих поселиться в таком месте. Вот и вождь племени Тураах[31] позарился на него. Но как возможно использовать для кормления местные угодья, если на лысой вершине сопки уже поставили свои тордохи люди племени Мохсогол[32]?

Сколько лет минуло с той поры, когда боотуры племени Тураах надели крашенные охрой кровавые одежды? Триста? Четыреста? Пятьсот? Этого никто не помнит. Однако точно известно, что боевые крики боотуров племени Тураах похожи на карканье ворон. Призывая удачу, они рубят острыми пальмами[33] верхушки молодых лиственниц – так они расправятся с врагом! Битва, которой так старались избежать их враги, явилась без зова и тяжёлым кулаком постучала в их двери. Так стучит колотушка шамана Тураах: бум-бум-бум. Так ревёт жертвенная краснопятнистая корова. Её кровью шаман Тураах наполнил свой бубен.

Вождь Тураах натянул тетиву лука так, что тот округло выгнулся до самого его уха. На кончике его стрелы наколото сердце жертвенной коровы. Громко хлопает пластина на запястье вождя: наколотая на кончик стрелы кровавая жертва устремилась в небо. Люди Тураах неотрывно следят за её полётом. И вот стрела вернулась обратно. Сердца на ней не оказалось. Стрела вонзилась в землю, дрожа и покачивая хвостовым оперением – духи приняли жертву.

Шаман Тураах взял ковш, оплетённый конским волосом, зачерпнул кровь, налитую в бубен, и окропил ею сваленное в кучу оружие.

Потом шаман Тураах из того же ковша, оплетённого конским волосом, окропил кровью колепреклонённых людей Тураах.

Вождь Тураах утверждает, что победителем выходит тот, кто первым кинется на врага, и потому войско Тураах задолго до рассвета выступило из становища. Шагая по поросшему мхами и ягелем кочкарнику, боотуры издавали пронзительные вопли, похожие на воронье карканье.

* * *

Девочка племени Мохсогол лежала в чёрной душной темноте под жаркими шкурами. Над её головой в круглом отверстии дымохода небо уже просветлело, но подняться и идти на улицу девочка не могла – за стенами тордоха кипела битва. Воронье карканье и яростный соколиный клёкот доносились с обрывистого берега матушки Вилюя. Девочка лежала в темноте и молила духа Кыырт Мохсогола даровать победу её племени. Внезапно в тордох вбежал её отец – вождь племени Мохсогол. В одной руке окровавленная пальма. В другой – полупустой колчан. За плечами лук. Щека рассечена.