Бриллианты безымянной реки - Татьяна Олеговна Беспалова Страница 38

Открытая глубокая рана зияет красным мясом. Глаза блестят, как бывает в горячечном бреду. Снедаемый возбуждением битвы, он оглядывается по сторонам так, словно в собственном тордохе ожидает увидеть врагов. Наконец взгляд его натыкается на деревянную чашу с водой. Отбросив в сторону колчан со стрелами, он жадно припадает к ней. Вода расплёскивается и течёт по его подбородку на расшитую доху.

Он выпил всю воду и, отбросив чашу в сторону, обратился к дочери:

– Молчи. Не шевелись и не высовывайся. Мы отобьёмся.

В ответ на его слова новая волна воплей прокатилась над долиной, захлопали костяные пластинки, алчно свистя, полетели стрелы. Одна из стрел – страшный снаряд с раздвоенным наконечником – влетела через дымоход и вонзилась в потухший очаг. Отбросив порожнюю чашу, вождь Мохсогол одним движением перерубил жердь, поддерживающую шкуры. Прежде чем тордох осел на голову девочки, вождь схватил колчан со стрелами и выскочил наружу.

Тордох рухнул. Стало совсем темно, а побоище между тем не утихало. Битва вспыхивала то здесь, то там – воинство Мохсогол сражалось отважно, но победные крики Тураах заглушали их предсмертные стоны. Воины Мохсогол не справились со взбалмошным и переменчивым Скакуном Победы, и тот выбросил их из седла. Девочка ещё слышала голос отца, однако скоро воронье карканье заглушило соколиный клёкот. В шуме кипящей схватки она постоянно слышала голос отца, призывающий Мохсогол к мужеству.

Девочку трясло от страха. Лежать неподвижно в немой душной темноте становилось невыносимо. Хотелось выбраться из-под шкур и бежать. Бежать, распахнув объятия навстречу опасности. Возможно, она погибнет так же, как погибли многие мохсогол. Наконец, девочка решилась: будь что будет. Под нарастающий, оглушающий вороний грай, она полезла из-под тяжёлых шкур наружу. Ещё немного – и она, может быть, в последний раз увидит летнее солнышко.

Её остановил голос отца.

– Врёте! Не одолеете! – вскричал он.

И снова лязг железа, хлопанье костяных пластинок, кровожадный свист стрел, соколиный клёкот, вороний грай.

Освободившись от груза тяжелых шкур, девочка выбралась наружу. Свет летнего дня на несколько мгновений ослепил её, оглушила страшная в своей внезапности тишина – клёкота и свиста больше не было, она не слышала и голос отца. Почему он молчит? Неужели убили его? И тут же совсем рядом грозный окрик:

– Мохсогол! Сюда! Ко мне!

Но никто из мохсогол не откликнулся на его призыв. Только маленькая девочка поспешали на голос отца, шарахаясь от неподвижных тел и стараясь не смотреть в мёртвые лица. Казалось, бесконечный летний день кончился. Казалось, зимняя ночь заключила её в свои ледяные объятия. Вот он, край жизни. Холодно, одиноко, страшно.

Вдруг кто-то схватил её за плечи, словно когти гигантской хищной птицы впились в её жалкое, трепещущее тело. Девочка замерла, готовая окончательно проститься с жизнью.

– Девочка, дочка моя! Слушай меня! – услышала она горячечный шепот. – Когда враги улягутся спать, беги на берег безымянной речки. Там, в зарослях ивняка, я спрятал лодку-берестянку. Сначала плыви вниз по течению, а когда доберёшься до Вилюя, держи путь к его верховьям. Это недалеко. Ты сможешь! Причаливай к берегу, когда увидишь просторные луга со стадами красно-пятнистых коров на них. Это долина Чоны. Там много людей. Хороших людей. Они приветят тебя. Доченька моя любимая, пришла пора нам расстаться на долгие годы, а потом…

Воронье карканье и топот нескольких десятков ног заглушили его прощальные слова. Подхватив девочку, отец вернул её обратно, в темноту, под лосиные шкуры, покрывавшие их родной тордох. А потом он просто исчез, оставив свою рыдающую дочь одну в темноте.

Долго ещё в кровавой перекличке звучали над вершиной лысой сопки вражьи крики вперемешку с горькими стонами раненых, женскими воплями и детским плачем. Через некоторое время снова послышались шаги, но теперь они звучали уверенно, по-хозяйски. Это враги обходили тордохи своих жертв в поисках поживы. Враги грабили и выгоняли под небо всех, кто чудом уцелел. Дочка вождя затаилась среди шкур. Сердце её отчаянно билось в горле. Казалось, оно вот-вот выскочит изо рта.

Вот кто-то несколько раз ткнул копьём груду шкур, под которой затаилась девочка. Она зажмурила глаза, закрыла ладонями свои крошечные ушки. Только бы не слышать грозных криков и плача! Только бы самой не заплакать!

Сколько времени она так пролежала? Казалось, грозный дух Кыырт Мохсогол сжалился над ней, лишив сознания. Она очнулась в полной глухой тишине. Пролежав ещё немного, она прислушивалась к тишине. Потом она приподняла шкуры и высунула наружу головку меж обломков жердей. Готовая в любой момент спрятаться обратно, она всматривалась в белую ночь. Солнце уже ушло на запад и покосившиеся пустые тордохи отбрасывали на лысую вершину сопки длинные тени. Место, где прошло её детство, где она играла с друзьями, где жила и умерла её мать, показалось ей чужим. По лиственничным рощам, покрывавшим бока сопки, бродила глухая тишина.

На обрывистом краю лысой вершины сопки мужчины мохсогол воздвигли большой помост, на котором разделывали крупную дичь: лосей и медведей. Взобравшись на него, девочка огляделась. На ветвях высоких и старых, росших чуть ниже по склону лиственниц она увидела чужаков в красных одеждах войны. Ещё ниже по склону пылали высокие костры, а между ними, закинув за плечи луки и стрелы, бродили люди в красном. Вот они подняли над головами копья и, потрясая ими, пустились в пляс. Пляска сопровождалась громким пением, напоминающим вороний грай. Эхо подхватывало их голоса и носило по окрестным рощам, заставляя испуганно трепетать всё живое.

Опустившись сначала на карачки, а потом и на живот, девочка сползла с помоста. Как обезумевшее от ужаса животное, она ползла-стелилась вдоль помоста. Казалось, испытать больший ужас невозможно. Девочка медленно огибала помост, пока наконец не наткнулась на распростёртое тело собственного отца. Он лежал на спине, разбросав в стороны руки и запрокинув голову. Густые и чёрные как смоль его волосы спутались и разметались по земле.

Позабыв все страхи, девочка с отчаянным криком бросилась к отцу, припала к нему. Долго лежала она, громко плача, и крупные горькие слёзы её не могли согреть холодное, как лёд, лицо вождя Мохсогол. Добрый и внимательный, когда ей бывало грустно, он молча смотрел на неё тёмными и нежными, как у оленя, глазами, и ей казалось, что он гладит её и утешает своим взглядом. Почему же теперь он равнодушен к горю любимой дочки, почему лежит так спокойно, почему смотрит неподвижным взглядом в начинающее сереть небо?

Долго, пока не покинули её слёзы, плакала девочка мохсогол. Ликующая песня врагов с новой силой вспыхнула под боком сопки. Слитный вопль вывел девочку из