Александр Балашов - Пророчество Асклетариона Страница 4

— Вкус публики нужно воспитывать…

Босой академик залетел в комнату с большим блюдом рыбного ассорти: на тарелке лежали три скукоженные кильки с уже оторванными головами и засушенная с прошлой пьянки селедка.

— У кого деньги-то, Звездочёт?… У всякого быдла, у торжествующих свиней!.. Они казны не считают… Но за твой исторический реализм, передвижник, они и гроша ломаного не заплатят. Не их товар.

— Товар? — не понял Максим.

— Злыдень рассказывал, что ты что-то из жизни Древнего Рима мазюкаешь…

— Смерть Домициана…

— Ну, передвижник, и нашел ты тему!.. Голых баб, что ли, мало? На них хоть какой-то капусты нарубишь. А кому, скажи на милость, нужна нынче смерть обреченного прорицателями смерть двенадцатого цезаря? А? Ты не делай его фигуру главной на картине…

— Как не делать? Центральная фигура.

— Вот-вот, типичная ошибка дилетанта… Часто, благодаря угодливым пропагандистам власти, в памяти остаются не те имена… Не истинных героев, понимаешь? И молится пипл на выдуманных идолов. А могилы подлинных героев зарастают травой забвения, самой, Звездочёт, злой и несправедливой травой в мире.

Велесов ткнул вилкой в самую худосочную кильку, но не подцепил её с первого раза.

— Ты, парень, должен зарубить у себя хоть на носу, хоть на самом интимном месте: право на бессмертие в памяти поколений даёт только правда в искусстве. Ложь — мать лжегероев и идолов.

— Но Герострат вошёл в историю через своё преступление, — возразил Нелидов. — Домициан интересен мне как жертва правдивого пророчества.

Профессор наконец-то подцепил кильку на вилку и отправил её в рот.

— Художник смотрит не глазами, а сердцем… Посмотри на ситуацию своим ещё неопытным и наивным сердцем. И ты увидишь: не в нём, Домициане, жалком и жестоком трусе дело… Все трусы, как правило, жестоки, стоит им получить хоть какую-то власть над ближним или дальнем. Домициан интересен только с позиции подвига его астролога. А вот об астрологе, ценой своей жизни высказавшего правду в глаза диктатору, — историки предпочли умолчать… Без подвига Правды нет смысла в твоей картине. Художник, если он хочет остаться в памяти поколений, просто обязан попросить у смерти бессмертия… Иначе нет смысла браться за творчество.

— А в чём смысл?

— В Искре Жизни, старичок. В Искре…

— А она в чём?

— В предсказании его астролога, который в глаза сказал Правду диктатору. Вот кто достоин бессмертия в нашей памяти. Как его звали запамятовал?

— Асклетарион… Или Аскларатион… Я сам путаюсь.

— Асклератион… И у тебя, Звездочёт, склероз… Не рановато ли?

Доктор Велес смачно выругался.

— Что случилось? — спросил Максим.

— Порезался, блин… Кто-то консервный нож увел… Быть может, даже твой Злыдень. Он, я знаю, вилки в дешевых кабаках тырит.

— А он бывает у вас, маэстро?

— Как-то забрел… Бутыль с американской самогонкой приносил — виски.

Он торжественной походкой вошел в комнату с открытой банкой свиной тушенки и ископаемыми кусками черного хлеба на треснувшей тарелке без голубой каёмочки.

— Тоже интересовался моим мнением о своей последней работе… «Ночной позор», кажется, назвал картинку… Бабы голые, экстасенсы и колдуны, астрололги-звездочеты. Херня всякая, короче… А чего теперь у меня интересоваться? Как сказал Фима, я человек из непредсказуемого прошлого, прорицаю непредсказуемо.

— А мне Коля писал, что вы заинтересовались моей работой, сюжетом картины «Пророчество Асклетариона»…

— Чьим, чьим пророчеством, Звездочет?

Он придвинул два разномастных стула к столу, достал из чрева буфета плохо помытые фужеры.

— Мыть не буду, давеча из них водку глотали… — под нос себе бурчал старик. — Продезинфицировались на славу.

Он посверлил ироничными черными глазами Максима. Перевел взгляд блестящих глаз на большую бутылку «Марьинской» — и сладострастно потер руки.

— Так говоришь, пишешь сюжеты из Древнего Рима?… Лихо. Я когда-то, в своей прошлой жизни, преподавал искусство Древнего Рима. Моим кумиром был божественный Юлий, а уж никак не кривоногий и злобный карлик Домициан, которого итальяшки так и не возвели в ранг «божественного»…

Велесов задумался и вдруг спросил:

— А знаешь, чем он прикрывал лысину, чтобы не навлекать насмешек недоброжелателей?

— По особому причесывался? — неуверенно предположил Максим.

Доктор лукаво стрельнул в провинциала своим «живым черным глазом», радостно покачал головой:

— А вот и мимо!.. Лысину он прятал под лавровым венком. Сенат дал ему такое право его постоянно носить. Вот это, я понимаю, привилегия, царская льгота. — Велес закашлялся, покрутив головой, сплюнул в цветочный горшок с засохшей геранью. — Привилегии должны подчеркивать твое достоинство, а не усугублять твои же недостатки. Не так ли, господин Шляпа? Шляпа у тебя выдающаяся. На какой помойке её приобрел, господин Звездочёт? — И тут же сменил пафос академического лектора на жалобный вопрос: — Ты не видел, куда я задевал свои почти новые кроссовки? Такие замечательные китайские тапочки… Из чистого хлопка… С двумя белыми полосочками на щёчках… Неужто кто-то из этих мазилок ушел вчера в них домой? А в чём я буду выходить в свет? За ливерной колбасой, пивом и хлебом? Скажи мне, кудесник, любимец богов… Меня, кстати, Михаилом Семеновичем зовут. По паспорту.

— Максим Дмитриевич, — представился Нелидов.

— Максимка… Максима Дмитриевича не заслужил еще… Какие твои годы?

Делая рассеянный обыск своей богемной квартирки, Михаил Семенович заглянул под буфет.

— Тапочки под грибком, — улыбнулся Максим.

— Каким еще грибком, на хрен?

— Под столом.

Доктор Велес, сделав гримасу на лице, нагнулся и вытащил растоптанные дешевые кроссовки.

— Чудеса в решете, да и только.

— Самое заметное место — самое незаметное.

— Философия склеротиков.

— Принцип конспираторов.

— Ну-ну… Экзамен на звездочета мне сдаешь? Ладно, удовлетворительно. Только ты свой прикид художника-передвижника снимай, парень! Ведь даже такой шляпой человеческой глупости не прикроешь… Я ведь не по одежке своих гостей встречаю, а по таланту и щедрости даров данайцев, которых я не боюсь. Ха-ха…

Михаил Семенович потер озябшие руки, глядя на литровую бутылку водки и яркие банки с пивом.

— Каждый наливает по себе… Каждый выбирает по себе: женщину, вину, вино, дорогу… — сказал Доктор Велес и, корча рожи, с отвращением выпил водку до дна. Занюхав хлебом, подождал, пока огненную жидкость примет организм в своё лоно, и умиротворенно сказал: