Ирина Цветкова - Русские сестры Страница 4

Никто не мог поверить в происходящее. В полной тишине заголосила мать Глаши. Только что все праздновали счастливое замужество девчонки, выросшей здесь, у всех на глазах, а оказывается, её уже нет в живых.

– Глашенька! – неслось над праздничным столом.

– Да, такова наша бабья доля крепостная, – послышались женские голоса. – Такое с каждой из нас приключиться может.

Когда о содеявшемся узнал барин Василий Никанорович, он только с неудовольствием покачал головой. Надо же такому случиться! Пока девка принадлежала ему, всё с ней было в порядке. Стоило отдать её в чужие руки, как тут же стряслась трагедия.

– Ох, лихо-то какое! – доносился плач с улицы – оттуда, где ещё недавно веселились.

Что ж, бывает. Граф Липатов не раз слышал о том, как другие хозяева насмерть забивали своих крестьян. Сам-то он не был сторонником подобного обращения с людьми, пусть даже и крепостными. У него с дворней так не поступали, разве что когда его не было в Лотошино, а хозяйничал здесь тогда Аркадий Семёнович, управляющий. Этот не либеральничал, он чуть что, сразу хватался за нагайку или розги. Поэтому дворня любила своего барина и старалась все проблемы решать с ним, а не с управляющим.

Получалось, что вышло всё из-за неоплаченного женихом выкупа права первой ночи. Подать эта именовалась «выводная куница». Когда-то ещё княгиня Ольга заменила право первой ночи на выкуп барину. Назывался этот выкуп тогда «чёрная куна». С тех пор и повелось на Руси крестьянским девушкам откупаться от своих помещиков перед свадьбой. А Глаше не удалось…

…На следующий день Липатов и Безуглов встретились на балу у одного из своих соседей, помещика Старовойтова.

– Что ж ты, брат, Пантелеймон Афанасьевич, девку-то извёл? Разве для того я тебе её продал, чтоб ты её на конюшне запорол? – с укоризной спросил Василий Никанорович.

– Да, нехорошо вышло, – согласился Безуглов. – Только купил её, никакой пользы ещё не успел поиметь. Самому жалко. Выходит, зря деньги потратил. Да ничего, у меня этих девок полно, могу ещё прикупить, если надобно будет.

– Я же тебе не об этом. Девка-то на моём дворе выросла, ладная была, крепкая, здоровая, работящая, могла потомство такое же привести. Таких работников беречь надо. Знал бы, что погубишь девку – ни за что не отдал бы тебе.

Исподлобья Безуглов кинул косой взгляд на графа.

– Но-но, – предупредительно сказал он. – За девку деньги плачены, она уже моя собственность, так что я сам решаю, как мне распоряжаться своим имуществом. Нечего на моё добро заглядываться и нечего мне девку в упрёк ставить, это моя вещь, моё имущество. Я хозяин, мне решать, как с ней поступать.

– Да нешто ты, Пантелеймон Афанасьевич, думаешь, что я намереваюсь осудить тебя за кончину крепостной девки? Ну вышло так – так что теперь нам, ссориться из-за дворни?

И два помещика, как прежде, продолжали мило беседовать о насущных проблемах мировой политики.

Аннушка долго не могла прийти в себя после случившегося с Глашей. Они были подругами с детства, часто бывали друг у друга. Совсем недавно, перед свадьбой, Глаша к ним заходила, делилась своим счастьем – вышло всё же у них со Стёпкой так, как и хотели. Кстати, а где он, что с ним? Как он перенёс случившееся?

Аннушка вспоминала улыбающуюся, счастливую Глашу, и её сердце сжималось. Не только от того, что потеряла любимую подругу, но и потому, что понимала: никто не застрахован от такой участи, в том числе и она. Из уст в уста передавались разные страшные рассказы, как господа поступали со своими крестьянами. Всякое могло случиться: то ли попадёшь в немилость, то ли под горячую руку, то ли по пьяни хозяин покалечит, а то и честь свою девичью придётся отдать – а это значит, что никто замуж уже не возьмёт, если только барин не заставит какого-нибудь мужика на тебе жениться. Этого девушки боялись больше всего. Каждая хотела выйти замуж по любви и быть счастливой. Поэтому обычно они собирались у кого-нибудь дома и гадали на святки и в сочельник, ожидая увидеть своего суженого.

Гаврила и Кузьма продолжали ходить за Аннушкой, оказывать ей знаки внимания, а она совсем не желала их замечать. После случившегося с Глашей она стала избегать мужчин, чувствуя, что от них идёт опасность для их женского племени. Кузьма, чувствуя холодность её, не стал настаивать на своих намерениях. Он их не оставил, но решил, что лучше не торопить события, а подождать, может, со временем девушка рассмотрит в нём его доброе сердце и сменит гнев на милость. А Гаврила тем временем искал новые пути к ней. Видя, что Аннушка недоступна, он поставил себе цель: любой ценой добиться её симпатии и утереть нос всем мужикам в Лотошино, прежде всего дворовым и особо – Кузьме.

– Ты в её сторону даже и не смотри. Вот увидишь, – говорил Гаврила, – Анька станет моей. А тебе здесь ловить нечего, даже не мечтай.

Он не пользовался успехом у женской половины Лотошино, скорее, наоборот – его чурались. Не нравился он женщинам. Что-то было в нём такое, что отталкивало от него. Все считали, что Гаврила – худой человек. Но он вёл себя так, словно он был украшением этого двора. Как-то он сумел поймать Аннушку за поленницей, где рядом не было никого. Он взял её за руку, но она яростно оттолкнула его. Тогда он грубо схватил её и хотел поцеловать. Аннушка ответила ему пощёчиной.

– Ну что ж, не уважаешь меня? Но запомни: ты всё равно будешь моей! И тогда я тебе всё припомню. Ты ответишь за эту оплеуху.

– Никогда! Слышишь, никогда я не буду твоей! Пусть меня лучше засекут до смерти на конюшне, как Глашеньку, но я никогда не стану твоей!

– Что ж, вам, бабам, такая судьба годится – ведь вас на конюшне всегда порют.

Он ухмыльнулся.

– А я в твоей судьбе не случайный человек. Запомни это! Ты ещё не раз меня вспомнишь.

Аннушка даже представить себе не могла, как он был прав!..

Иван, у которого были одни дочери, всегда близко к сердцу принимал женские обиды. Прожив на свете много лет, он видел, как часто несправедливо обижают женщин, а они даже не имеют права постоять за себя – ведь они крепостные, они принадлежат хозяину и не имеют права перечить ему. И их отцы и мужья не имеют права защитить их – по той же причине. Иван знал цену женским слезам; он, видя плачущих женщин на барском дворе, всегда хотел помочь им, защитить, ведь знал, что и его девочки когда-нибудь так же беззащитно будут плакать от несправедливости жизни и злой барской воли. Как он хотел всех закрыть собой, заступиться, отвести беду!

То, что произошло с Глашей, подружкой его дочек, переворачивало его наизнанку. Он не мог найти себе места, понимая, что следующей может стать Аннушка, Софьюшка или Ариша. Мало ли что барину или управляющему взбредёт в голову!

В такие минуты он шёл к своим берёзкам. Каждый раз, когда он становился отцом, он высаживал берёзку. Так и вышло, что дома у него было три дочери, а в палисаднике росло три деревца. Они были разными по высоте, как были разными по возрасту его дети. Для каждой дочки была своя берёзка. Иван любил приходить сюда, словно с детьми, обращался с деревьями, гладил кору и листочки. Здесь он находил успокоение своей исстрадавшейся душе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Вышедсы (наречие одного из уездов из Тверской губернии) – вышла.

2

Покой (устар.) – старинное название буквы П. Здесь: столы расставлены буквой П.

3

Ферт (устар.) – старинное название буквы Ф. Здесь: стоял буквой Ф, т. е. уперев руки в боки.