Саймон Скэрроу - Центурион Страница 4

Оставив Септимуса командовать арьергардом, остальных Кастор повел через проем главных ворот. Недостроенные стены парфян сдержать, увы, не могли, и единственное место, где можно было закрепиться, это почти достроенная сторожевая башня на дальнем углу укрепления, фактически на краю обрыва.

— Сюда! — взревел Кастор. — За мной!

Когорта — а по сути горстка уцелевших — устремилась по лабиринту уложенных камней, маркирующих контуры так и не возведенных построек и проходов, предназначенных для укрепленного лагеря. Дальше темным пятном на фоне звездной россыпи высилась сторожевая башня. Добежав до ее балочного каркаса, Кастор встал у входа, нетерпеливыми взмахами торопя своих людей: быстрее, быстрее, внутрь! Их оставалось всего два с небольшим десятка, этих солдат, а уж сколько из них доживут до рассвета, не хотелось и гадать. Нырнув внутрь, Кастор распорядился, чтобы они заняли смотровую площадку, а также встали у бойниц над входом. С собой он оставил четверых, защищать вход в ожидании Септимуса и арьергарда, которые должны были к ним примкнуть. Прошло совсем немного времени, прежде чем в проем недостроенной воротной башни вбежало несколько плохо различимых силуэтов и устремилось к сторожевой башне. А за ними почти сразу волной хлынуло вражье воинство, с победными выкриками их преследуя.

— Они настигают! — сведя у рта ладони, выкрикнул своим Кастор. — Живее!

Под тяжестью своего защитного снаряжения, да еще и измотанные дневной работой воины продвигались по площадке кое-как. Один с пронзительным криком запнулся о камень, но его товарищи даже не обернулись, и через считаные секунды беднягу поглотила лавина парфян, катящаяся по направлению к башне. Над упавшим они ненадолго задержались, чтобы как следует посечь его своими кривыми клинками. Получается, своей смертью он добыл своим товарищам фору, чтобы те успели ввалиться внутрь башни и теперь глубоко дышали, опустив щиты. Септимус с ходящей ходуном грудью заставил себя выпрямиться и, облизнув пересохшие губы, доложил:

— Потеряли двоих… Одного на тропе и еще одного прямо сейчас.

— Я видел, — кивнул Кастор.

— Что теперь?

— Теперь сдерживаем их, насколько хватит сил.

— А потом?

— Потом? — Кастор рассмеялся. — А потом мы умрем. Но не раньше, чем спровадим хотя бы с полсотни этих вояк в Аид, чтобы вымостили там дорожку к нашему приходу.

Септимус вымучил на губах улыбку, хотя бы для того, чтобы подбодрить слушающих этот диалог воинов. Однако стоило ему глянуть Кастору через плечо, как лицо у него сделалось жестким.

— Вот они, во всей своей красе.

Кастор обернулся, одновременно поднимая щит.

— Приготовиться! Держать строй!

Септимус встал с командиром бок о бок, а четверо солдат подняли копья, изготавливаясь разить через головы двоих офицеров. А по замусоренной площадке уже неслась орущая масса парфян, прямо на загородившие дверной проем щиты. Кастор напрягся, и нижняя часть его щита накренилась под тупым ударом. Тогда он врылся в земляной пол своими шипованными калигами[5] и мощно ответил встречным ударом, налегая на выпуклость в центре щита. Судя по тому как за щитом кто-то охнул, удар шишаком пришелся в точку. Над плечом мелькнуло острие и древко одного из копий, а с той стороны у входа кто-то страдальчески взвизгнул. Копье мгновенно втянулось обратно, окропив Кастору лицо и глаза теплыми каплями, которые он сморгнул, одновременно нанося из-за щита колющий удар. Рядом теснил вражью силу центурион Септимус, наддавая щитом и разя мечом любую плоть, неосмотрительно мелькнувшую между кромкой щита и дверной рамой.

Позиция этой их маленькой фаланги — впереди двое офицеров с мечами, сзади четверка солдат с копьями наготове — получалась такой выверенной, что врагу протиснуться никак не удавалось. С минуту Кастор испытывал вполне обоснованное торжество: удача впервые за сегодня клонилась на их сторону.

Мелькание внизу он различил слишком поздно, не заметил вовремя, как кто-то из парфян, пригнувшись к самому полу, подлез клинком под нижний край Касторова щита и подсек. Лезвие рубануло по лодыжке, разъяв понож, а за ним кожу и мышцу с костью. Ногу словно ожгло раскаленным прутом; от боли Кастор тяжело, с яростным криком шатнулся.

Септимус, краем глаза заметив, что командир просел на одну ногу, скомандовал:

— Следующий, в строй!

Ближний солдат, следя, чтобы ноги были прикрыты, вжался рядом с центурионом, в то время как его товарищи участили выпады с копьями, отгоняя врагов от входа. Внезапно из тьмы раздались встревоженные вскрики, которым вторил глухой тряский стук: это с башни на парфян валились каменные глыбы. На глазах у Кастора обтесанный для строительства камень размозжил одному вражьему отродью голову, а другого буквально вмял в землю. Камни и балки валились и сыпались на нападающих, давя насмерть и калеча тех, кто не успел отойти от башни на безопасное расстояние.

— Ай, красота, — рыкнул в умилении Септимус при виде отрадной картины. — Ну что, ублюдки? Не нравится получать подарки без надежды дать сдачу?

С отражением натиска камнепад прекратился, а тяжелая возня наверху сменилась посвистом и злорадным улюлюканьем солдат, на которое раненые, но недобитые враги отзывались лишь жалобными стонами. Септимус, осмотрительно выглянув наружу, жестом велел одному из пехотинцев занять свое место, а сам, прислонив к стене щит, на коленях подобрался к Кастору осмотреть рану. Ее он, напрягая глаза, оглядывал под тусклым светом звездного неба, сочащегося в проем входа. Руки центуриона нежно выявляли характер раны, нащупывая в изувеченной плоти острые обломки кости. Кастор стиснутыми зубами втягивал воздух, борясь с желанием истошно завопить.

— Не берусь пророчить, — поглядел на него Септимус, — но, похоже, вы свое отвоевали.

— Легко гадать, когда и так видать, — процедил Кастор.

Септимус сдержанно улыбнулся:

— Надо остановить кровотечение. Где бы взять какую-нибудь тряпку?

Кастор невозмутимо отодрал и подал длинный лоскут от подбоя своего плаща. Один конец лоскута центурион завел за голень и, испытующе глядя на начальника, сказал:

— Сейчас будет больно. Готовы?

— Да давай уже…

Септимус обернул ткань вокруг ноги, перевязал рану и как следует, узлом, затянул над лодыжкой. Боль была несусветная; Кастор такую испытывал, пожалуй, впервые. Несмотря на ночной холод, к концу перевязки он был весь покрыт испариной.

— На последний бой тебе придется прислонить меня к стенке, — невесело пошутил он.

— Сделаем, — кивнул Септимус, вставая с колен.