Юрий Торубаров - Тайна могильного креста Страница 4

— Ты, Андрей, иди тем путем, который сам выбрал, — сказал тогда Мстислав. — Возьми половину воинов, уходи на восход, а я же пойду, как сердце велит, — домой!

Они обнялись. Больше не довелось им встретится.

Ловко расставили татары заслоны. Храбро рубился князь с дружиной, но силы были неравны. Один Сысой чудом спасся — оглушенный, свалился под копыта своего коня, и татары приняли его за убитого. Когда очнулся, кругом стояла удивительная тишина. Все поле было устлано трупами: русы лежали вперемешку с татарами. Князя нашел быстро. Тот лежал лицом вниз, разбросав руки, словно обнимал родную землю. В спине его торчал обломок черного татарского копья. Рядом княжич… Собрав остатки сил, предал Сысой их бренные тела земле. Долго после этого плутал по незнакомому краю, пока наконец чудом не наткнулся на родные места.

А Сеча ушел далеко на восток и, уже повернув на север, считая, что враг далеко позади, лицом к лицу столкнулся с татарским отрядом. Завязалась крепкая сечь. Ожесточенность русских была настолько сильной, что враг не выдержал и повернул конец, оставив на поле боя несколько убитых и четверых раненых. Кому-то пришло в голову прихватить раненых врагов в качестве военного трофея. Троих, несмотря на заботы, не довезли. А вот четвертого сберегли — дотянул до Козельска. На семнадцатый день беспрерывного хода Сеча был дома. И только через несколько месяцев, с неожиданным возвращением Сысоя, козельцы узнали о страшной трагедии, разыгравшейся в степном просторе, о гибели князя и его дружины.

Хорошо помнит Сеча, как встречали их земляки. Сколько радости, сколько горя увидел он на их лицах! Узнав, что за человек беспомощно лежит на расшитой воеводиной шубе, толпа двинулась к пленнику, угрожающе сжимая кулаки. Особенно страшны были бабы, потерявшие мужей.

— Где наши мужики? — вопили они. Мокрые от слез лица дышали таким горем, такой ненавистью, что смотреть на них без содрогания было просо невозможно. — Это ты, нехристь, их погубил! Смерть ему!

И они разорвали бы его…

— Стойте! — что было мочи закричал Сеча. — Стойте! Где и когда вы видели, чтобы на Руси били лежачего, да еще и раненого?! Или хотите позора на нашу голову? В бою я его и сам не пощадил бы, но он пленен, ранен, и наш долг оказать ему помощь. Этим всегда сильна была Русь. Так поступали наши отцы и деды. Не будем нарушать этот святой обычай! Пусть ваша доброта будет выше мести.

Толпа замерла.

— Прав воевода! — взвизгнула вдруг какая-то заплаканная баба. — Бог видит все! Бог не простит, если мы с ним расправимся!

Толпа, согласно загудев, стала расходиться.

— Стойте, бабы! — Воевода поднял руку. — Что же вы? Спасли ему жизнь — и бросаете на произвол судьбы! Кто будет ходить за ним?

Бабы, чертыхаясь, заторопились восвояси. Лишь одна, не старая еще, женщина подошла к пленнику:

— Выздоровеет, мужик в доме будет, — ласково сказала она. — Грешно душу человеческую губить…

…И вот опять татары! Ждал их Андрей Сеча, ох, ждал…

— Крепко задумался, воевода! — донесся до его сознания чей-то голос. Гости сидели за столом, поглядывая на пустые блюда.

— Задуматься есть над чем… — вздохнул Сеча. — Долго ли продержалась Рязань?

— Пять ден.

— И никто не пособил?

— Кому ж… Теперь каждый сам по себе. Очевидцы сказывали, что Батый потребовал от рязанцев десятину. Совет был, там порешили: коли врагу дать требуемое, он нашу слабость почувствует. И пока не разорит, тянуть не бросит. Не давать! На том и порешили…

— Куда дальше пошли?

— Вроде на Коломну. Больше ничего не знаем, — наперебой отвечали купцы. — Что дальше будет, судить не беремся. Но возвращаться на Рязань опасно. Вот и держим путь до Киева. Стены там не чета нашим…

Проводив гостей на отдых, Сеча позвал Акима.

— Беда на Русь пришла! — огорошил его с порога. — Татары вновь объявились. Сейчас думу думать надобно. Кликай срочно совет, да свечей, скажи, пусть принесут побольше.

— До утра не ждет? — Аким посмотрел в темные глазницы окон.

— Не ждет, Аким!..

Совет собрался быстро. Не было только князя Василия. Наконец двери открылись и вошел юноша, почти мальчик. Его лицо светилось лучезарной улыбкой, но глаза глядели не по-детски серьезно. Воевода низко поклонился и, сдвинув косматые брови, отчего взгляд сделался сумрачным, сказал тихо, но внятно:

— Прости, князь, что разбудил среди ночи… Великое горе обрушилось на землю Русскую. Татары взяли Рязань.

Гридница застыла, потом зашумела.

— Кто весть принес? — раздался резкий голос боярина Вырды.

— Купцы рязанские, — хмуро ответил Сеча. — На пятый день пала. Антихристы ее дотла сожгли. На Коломну двинулись…

Заговорил Бразд — невысокий суховатый боярин, казавшийся старше своих лет.

— Зря ты нас пугаешь, воевода. Рязань-то далече. Ну, пожгли. До нас искры не долетят. Чего нам бояться? Пусть на Коломну идут. Глядишь, там им шеи и сломают.

Разом в поддержку заговорили несколько человек, но тут же умолкли, заметив, что большая часть гридницы настроена по-иному. Князь Василий сидел спокойно, наблюдая за людьми. А те, понурив головы, о чем-то думали. Воевода чувствовал, что многие, заслышав о десятине, прикидывают.

— Что молчите, други? — обвел он всех взглядом.

— А что говорить-то… — поднялся князь Всеволод, далекий родственник козельских князей по Великой черниговской княгине. Он потеребил короткую бороденку. — Я так думаю: татары не хотят воевать, раз десятину просят. Дураки были рязанцы, что не отдали, — заключил он и, ни на кого не глядя, сел.

— Эх ты! — вскочил боярин Авдей. Толстое, всегда добродушное лицо приобрело злое выражение. Он провел пухлой ладонью по вспотевшей лысине. — Сам-то ты, князь, безземельный, потому чужое легко раздаешь. Ишь, сыскался тут! «Дураки»! — передразнил Авдей князя Всеволода. — Татарам отдай палец, они и руку отхватят! — Дыхание со свистом вырывалось из его вздымавшейся груди.

Поднялся дружинник. Многочисленные шрамы на его лице говорили о боевой жизни воина.

— Добро, оно дело наживное. А вдруг им землица наша понадобится? По мне, так лучше в сыру землю лечь, чем ее, матушку, ворогу отдать, — дружинник сел.

— Зачем лишнюю кровь проливать? Прав князь, — заговорил боярин, сидевший рядом с Авдеем. Его скуластое лицо в отсвете свечей казалось бронзовым и от этого суровым. — Рязань цела осталась бы, отдай они запрошенное. Коли дело до нас дойдет, думаю, надо согласиться, — он замолк и, зябко ежась, спрятал голову в высокий воротник кафтана.

Больше никто не захотел подниматься. Воцарилась тишина. Люди только что начали осознавать опасность, которая, словно далекое облако, зародившееся над сенью лесов, медленно нарастая, двигалось на них, грозя разразиться ливнем.