Гэри Дженнингс - Ярость ацтека Страница 4

Но вы наверняка спросите: каким образом дон Хуан де Завала – благородный кабальеро, дуэлянт и повеса, снискавший славу как на ристалищах, так и в будуарах дам, – оказался, словно дикий зверь, засажен за решетку, брошен в сырую темницу, где теперь дожидается, когда забьет барабан и расстрельная команда, печатая шаг, выйдет на позицию? Как случилось, что человек, столь исполненный страстей и вожделеющий жизни во всех ее проявлениях, на весь мир прославленный негодяй и злодей, выступил плечом к плечу со священником, мечтавшим принести всем людям свободу? Как вышло, что его окровавленная шпага вступила в бой под сенью священного креста? Почему вдруг кабальеро стал благородным воителем-ацтеком?

По правде говоря – хотя некоторые возразят, что как раз правды-то я частенько чурался, – тогда, как добрый падре оплакивает поражение народа, мои сожаления имеют куда более приземленную, плотскую природу. Чего мне будет недоставать, так это возможности, лежа в постели, любоваться колышущейся во сне обнаженной женской грудью, смаковать хорошую гаванскую сигару и отменный херес, мчаться во весь опор на резвом скакуне, чувствуя на лице свежий ветер... Да, мне много чего будет недоставать.

Но довольно... оставим сожаления для старух, тем паче что мне вскоре предстоит расстаться также и с тем, о чем уж точно не может быть никаких сожалений, – с преследовавшим меня всю жизнь в ночных кошмарах видением собственной смерти. Спору нет, умирать радости мало, и, хоть этого и не минуешь, одного раза более чем достаточно. А уж переживать свою кончину ночь за ночью тысячи раз подряд – это кара, достойная самого дьявола.

Признавайтесь, хотите знать, как сельский священник сделался пламенным революционером и талантливым военачальником? Хотите, подобно духовнику в исповедальне, выслушать повествование о моих прегрешениях? О мужчинах, которых я отправил на тот свет, о женщинах, которых я любил, о богатствах, которые я добыл... и украл?

Это будет долгая история; она перенесет нас из этой колонии под названием Новая Испания в древние города и на поля сражений могучих ацтеков, за море в Европу, где вели войны армии Наполеона, и снова сюда, на эту щедро политую кровью землю...

Ну что ж, читатель, будьте моим исповедником. Преклоните ухо, и мой рассказ уведет вас в дивные места, о которых вы никогда не слышали, познакомит с красавицами и сокровищами, о каких вы даже не мечтали, ибо я обнажу перед вами свою душу и раскрою тайны, неведомые никому по сию сторону могилы.

Итак, пред вами правдивая исповедь благородного воителя из сообщества Ягуара, кабальеро и авантюриста дона Хуана де Завала.

СЫН ШЛЮХИ

3

Гуанахуато, Новая Испания, 1808 год

Когда мне было двадцать пять лет, меня интересовали лишь породистые лошади, смертоносные клинки, красотки в надушенных нижних юбках и изысканный бренди. Незадолго до того памятного вечера, с которого и начинается наша история, я поссорился с дядей. Поскольку он управлял моими делами, я подозревал, что это повлечет за собой некоторые осложнения, однако, готовясь в тот вечер отойти ко сну, даже и представить себе не мог, что капризная Фортуна, богиня, что вращает Колесо Судьбы, определяя нашу участь, собирается кардинальным образом изменить ту жизнь, которую я вел доселе.

Caballos y mujeres, pistolas y espadas – лошади и женщины, пистолеты и шпаги – вот единственное, что имело тогда значение для молодого кабальеро вроде меня. В отличие от священников и ученых предметом моей гордости являлись не знания, почерпнутые из книг, но виртуозное умение держать в узде и объезжать как норовистых скакунов, так и столь же норовистых красавиц.

В былые времена странствующие рыцари сражались на турнирах и устраивали поединки, дабы стяжать славу и добиться любви прекрасных дам. Прошли века, копья и латы уступили место мушкетам и пушкам, однако, как и прежде, настоящий мужчина завоевывал уважение собратьев и восхищение женщин, демонстрируя свои умения наездника и бойца. Человека, способного на полном скаку сбить выстрелом летящую птицу и не дрогнуть перед рогами el toro, разъяренного быка, именовали el hombrón, то есть истинный муж, способный как защитить честь женщины, так и увлажнить сладостный сад между ее ног.

Хотя детство мое прошло в Новой Испании, я не был уроженцем этой колонии. Я появился на свет в Барселоне, этой жемчужине Каталонии на извечно цветущем Средиземноморье, неподалеку от величественных Пиренеев и французской границы.

Моя родословная уходит корнями глубоко в прошлое Испании. Предки отца жили не только в Каталонии, но и в Арагоне, что на севере, в то время как моя мать происходила из старинного рода в Ронда, городке на юге Андалусии. Во времена римлян он был известен под названием Асинипо, затем являлся мавританской крепостью, а в 1485 году его завоевали их католические величества Фердинанд и Изабелла.

Поскольку я родился на земле Испании, то считался гачупино: эта привилегия была дарована мне, несмотря на то что я вырос и был воспитан в колонии. Чистокровные испанцы, родившиеся в колонии, именовались креолами, и даже те из них, чьи предки происходили из знатнейших родов Испании, все равно считались стоящими ниже гачупинос. Парадокс, но даже самый бедный погонщик мулов, появившийся на свет в Мадриде или Севилье, пусть даже его и привезли в колонии еще писклявым младенцем, считал, что на общественной лестнице он стоит выше богатого креола, владеющего серебряными рудниками и разъезжающего в роскошной карете с фамильными гербами на дверцах.

Ни один кабальеро не чувствовал себя увереннее, чем я. Причиной тому была не только чистая, не запятнанная рождением в колонии кровь, но и мое умение обращаться с лошадьми, смелость в отношениях с женщинами, а также воистину смертоносное владение пистолетом и шпагой. Ведь именно этим я славился по всему Бахио, богатому краю скотоводческих гасиенд и серебряных рудников, что раскинулся к северо-западу от столицы.

А презрение, которое я питал к романам и стихам, к книгочеям, ученым и священникам, лишь усиливало мою славу. Если мне когда и случалось прикоснуться пером к бумаге, то лишь затем, чтобы отправить управляющему моей находившейся в дне пути от Гуанахуато гасиендой очередные указания относительно лошадей.

В отличие от явных способностей бретера и волокиты таланта к управлению имением или ведению торговли у меня не было ни малейшего, и потому все свои дела я полностью перепоручил дядюшке Бруто. Сам же вспоминал о деньгах, лишь когда посылал ему, годами высмеивавшему меня как транжиру, свои счета – за седла, пистолеты, клинки, сбруи, бренди и услуги шлюх из борделей.