Константин Гурьев - Архив Шамбала Страница 40

Я кивнул, хотя и не понимал, что кроется за словами, произнесенными таким мирным, почти приятным тоном.

— Если вы не были пособником Блюмкина, то нечего бояться и лучше просто признать факт знакомства. Но, поскольку вы так упорно скрываете этот факт, у нас невольно возникают подозрения и сомнения в вашей искренности.

— Но, поверьте, я в самом деле не знаком с Блюмкиным.

Человек в углу вздохнул. Наверное, это было каким-то сигналом, потому что следователь внезапно подскочил ко мне и ударил в лицо, а потом и по телу, старясь попасть по болевым точкам. После третьего или четвертого удара я упал со стула на пол, и он продолжал избивать меня ногами.

Потом все прекратилось, и следователь снова отошел к столу. Я лежал неподвижно, будто надеясь, что они забудут обо мне, хотя прекрасно понимал: этого не произойдет.

Наконец, голос из угла сказал:

— Дайте ему фото.

Следователь подошел ко мне, взял меня за руку, потянул вверх:

— Вставайте, вставайте. Ничего страшного с вами не случилось. Смотрите сюда.

И тут я увидел на фотографиях того самого «Геворка», который так помог мне в свое время.

— Да! Этого человека я знаю, но я знаю его под именем «Геворк»! — почти закричал я.

— Геворк? — спросил голос из угла. — Ну, хорошо, пусть Геворк. Когда и как вы с ним познакомились?

И я начал рассказывать всю историю нашего знакомства. Когда я вспомнил слова Геворка, то есть Блюмкина, о том, что особое внимание надо обратить на роль Бокия, следователь смешался, а из угла, как мне показалось, послышался смешок. Даже не смешок, а хихиканье.

О Блюмкине и встречах с ним я рассказывал долго. Уже наступило утро, когда следователь спросил, потягиваясь:

— Что вы еще можете показать по вопросу о знакомстве и сотрудничестве с врагом народа Блюмкиным?

Но я уже ничего не мог вспомнить, о чем и сообщил.

Со временем у меня стало складываться мнение, что тем «человеком из угла» и был тот самый Бокий, хотя это только мои предположения.

Вскоре меня осудили на пять лет за соучастие в заговоре, имевшем целью убийство Кирова.

Поверьте, что эта история не закончилась и, видимо, никогда не закончится.

Искренне ваш, Росохватский».

17. 1929 год, октябрь. Москва

О том, что один из самых известных чекистов Советской Республики Яков Блюмкин предательски встречался со злейшим врагом этой же республики Львом Троцким, начальнику Особого отдела ГПУ Глебу Бокию стало известно сразу же, как только поступила эта информация. Никто, собственно говоря, и не докладывал. Так, просто передали сплетенку.

Товарищ Бокий отреагировал как-то отстраненно, мимоходом. Услышал, переспросил и перевел разговор на что-то другое. Даже подробностями не стал интересоваться.

Только потом, когда остался один, на несколько минут позволил себе расслабиться: как ни крути, а сделано важное дело, и сделано отлично! Даст Бог, никто ничего и не заподозрит. Ну, а если и заподозрит? Что смогут предъявить ему? Нет у них ничего против Глеба Бокия. Нет! А у него почти на всех есть хоть что-нибудь.

…В свое время, в самом начале тысяча девятьсот двадцать первого года он с легким высокомерием отнесся к тому, что рассказывал Барченко. Слушая его вполуха, Бокий вспоминал, как Тумэн Цыбикжапов пригласил его в феврале семнадцатого прогуляться по Питеру, который уже начинал волноваться.

На углу Невского и Караванной стояли, судача о чем-то, несколько баб, по виду кухарки или иная прислуга. Цыбикжапов, подхватив Глеба под локоть, подвел к ним. Постоял, вслушиваясь в беззаботную болтовню, потом обошел эту бабью стайку так, что оказался сбоку от Глеба.

Лицо его замерло. Глаза уставились в одну точку и стали тускнеть. Потом превратились в безжизненные, будто остекленевшие. Через минуту послышалось нарастающее мычание, звук, к которому Бокий уже привык: он уже несколько раз видел и слышал молитвы «тибетцев» и их обращение к Высшему разуму.

Образованный человек, Глеб Бокий понимал, что никакая молитва не может сотворить больше, чем человеческий Разум. Поэтому заунывные звуки, бормотание и затуманивающиеся взоры всерьез не воспринимал. Так, ерунда, пережитки, которые сами исчезнут в светлом социалистическом будущем!

Вот и сейчас он смотрел на Тумэна Цыбикжапова с легкой, едва заметной усмешкой.

Глаза Цыбикжапова стали оживать. Сначала пропал зрачок и весь глаз казался карим. Потом зрачок стал быстро увеличиваться, и теперь уже исчезла радужная оболочка. Бокий не хотел верить себе. Зрачок стал светлеть, разгораться, и вдруг из него будто вырвался тонкий лучик, сверкавший нестерпимо ярко, невесомый, едва заметный!

Лучик уперся в одну из баб, и Глеб увидел, как почти сразу ее лицо замерло, потом напряглось в ожидании, словно она готовится то ли заплакать, то ли засмеяться. Прошло еще несколько секунд, и Цыбикжапов сказал громко, обращаясь ко всем, но не сводя взгляда с той женщины:

— А что это с хлебом? Почему не стало хлеба? Говорят, муки осталось на два дня!

Все, кто только что посмеивался беззаботно и легко, замолчали, как при печальном известии. Потом та, на которую Цыбикжапов продолжал смотреть, повернулась к одной из своих товарок и сказала убежденно и весомо:

— Муки в городе осталось на два дня!

Наступила мертвая тишина, застывшая на мгновение. И вдруг, всплеснув руками и соприкоснувшись ладонями, как это делают люди, желающие подбодрить друг друга в сложной обстановке, женщины стали прощаться со словами «надо в магазин бежать за мукой».

Едва они стали разбегаться, Цыбикжапов, мигом ставший прежним, улыбающимся, опять легко подхватил Бокия под локоток, увлекая в сторону Аничкова моста. Он громко, отчетливо выговаривая каждое слово, произнес:

— А могли бы подойти, например, к солдатикам и сказать, что немецкие шпионы в Думе засели. И понеслись бы Думу штурмом брать, спасать Отечество!

— Городскую или Государственную? — автоматически уточнил Бокий.

— Что? — удивленно вскинул брови Цыбикжапов.

— Да, Тумэн, извини, — спохватился Бокий. — И такое можно проделать хоть с кем?

— Сделать-то можно хоть с кем, — признал «тибетец». — Только сделать это может не всякий, а только тот, кто осенен Посвященным Знанием.

— Что это за Знание? — ухватился Бокий.

— Посвященное Знание приходит к избранным. Тебе этого знать нельзя! — отрезал Цыбикжапов.

И, когда все чаще стали приходить известия о недовольстве, о растущем всенародном возмущении, Бокий не сомневался, что перед этим кто-то из окружения Цыбикжа-пова точно так же покружился возле кучки людей, случайно собравшихся, поглядел на них пронзительным взглядом и произнес несколько слов. Каких? Да в этом ли дело! Важен результат, а его потрясенный Бокий видел своими собственными глазами!