Станислав Пономарев - Стрелы Перуна Страница 43

— Слава!!!

— Вот знак нашей благодарности ярлу! — Конунг взял обеими руками поднесенный ему оруженосцем тяжелый франкский меч и с поклоном подал его Летке.

Воевода-тысяцкий принял боевой дар со всем подобающим случаю словоречием.

Когда шум за столом стих, Ольгерд поднял над головой ковш-братину и воскликнул:

— Пусть чаша круговая скрепит наш союз!

— Пусть! — в один голос выпалили варяги.

— И я, — встала с кресла Альбида, — как наследница славы моего отца, первой сделаю глоток в честь храброго и мудрого росса. Отец! — Она обернулась к Ольгерду. — Подай же мне чашу!

— Как отец! — невольно воскликнул Летко...

Глава третья

Волок у порогов

Едва утренняя заря коснулась розовой ладонью верхушек прибрежного леса, дозорный катафракт на кондуре поднял тревогу. Воины схватились за мечи и луки. Их предводитель, спафарий[100] Хрисант, опухший от хмеля и сна, недовольно пробасил:

— Ну что еще там?

Катафракт показал на блестящую гладь реки: от берега в сторону греческого корабля плыл продолговатый предмет. У самого уреза воды толпой стояли конные печенеги и о чем-то возбужденно гудели. Предутренний влажный воздух доносил их голоса довольно отчетливо.

Вскоре греки смогли разглядеть, что к их судну, усиленно работая правой рукой, держась левой за бревно, плывет человек. Дозорный поднял тяжелый лук, но Хрисант остановил его:

— Подожди, успеешь!

— А если это ловушка?

— Он один. Узнаем, чего ему надо, а там решим.

— Не стреляйте-е! — прозвенел над тихой водой пронзительный голос. — Я несу вам слова доблестного бек-хана Радмана!

— Ты кто?! — крикнули с греческой ладьи.

— Имя мое Эрнак, — откликнулся кочевник. — Я несу вам слово мира!

— Помогите ему подняться на борт! — распорядился спафарий.

Катафракты сбросили с высокого борта веревочную лестницу, она затрепетала под тяжестью человеческого тела, и вскоре на палубу ступил мокрый с головы до ног высокий человек. Он был гол по пояс, короткие штаны из грубого сукна пропитались влагой и плотно облегали мускулистое тело степняка.

Майская водица была холодна, кочевника пробирала крупная дрожь. Степняк старался сдерживаться, но это ему плохо удавалось.

— Чего надо? — неприязненно спросил спафарий, не обращая на страдания печенега никакого внимания.

Кочевник гордо выпрямился, на мгновение унял дрожь и сказал твердо:

— Я Эрнак Свирепый! Хан рода Урур. Позовите мне посланника царя Румии. У меня к нему слово от бек-хана Радмана Могучего!

Хрисант отступил на шаг, лицо его из сурового сделалось благодушным. Грек склонил обнаженную голову:

— Хану рода Угур Эрнаку Свирепому привет! Император Романии знает о доблестном воине... Посол Царствующего патрикий Михаил будет рад говорить с вестником одного из царей Пацинакии Радманом!

Спафарий обернулся к стражникам:

— Принесите одежду, достойную хана!

Эрнак не сдержал радостной ухмылки: послом Радмана он не был и плыл сюда по ледяной воде майского Днепра больше за богатым подарком, чем из интересов своего владыки. Радман со своими кибитками стоял за три конных перехода от днепровских порогов. А в этом месте сухопутье осадила орда его подданного Эрнака Свирепого. Правда, недавно тут пристроились было кочевники из племени бек-хана Илдея, но Эрнак, имея больше сабель, согнал соплеменников с прибыльного места. Согнанный противник со дня на день мог вернуться с подкреплением. Однако хитрый хан полагал, что к тому времени он успеет взять дань с византийского посла...

Закованный в железо воин принес на вытянутых руках нарядный халат из золотистой парчи. Хан рванулся было вперед, но Хрисант взял одежду из рук катафракта и торжественно надел на плечи печенега.

Спафарий едва сдерживал смех, глядя на кочевника, ибо тот рассмеялся от радости и все время поглаживал грубой ладонью скотовода нежную царскую ткань. Наконец Хрисант справился со своими чувствами и сказал печенегу строго:

— А сейчас посол грозного базилевса Романии патрикий Михаил предстанет перед тобой!

В проеме каюты показался заспанный сановник Никифора Фоки. Однако он успел облачиться согласно церемонии малого царского приема: парчовый халат, сафьяновые сапоги, красная круглая шапка с кистью, на поясе — короткий меч.

Греческий посол, важно выпятив живот, встал перед печенегом. Они были знакомы давно по встречам в Херсонесе, где Эрнак появлялся то как соглядатай Радмана, то как торговец скотом. Михаил чуть не расхохотался, настолько нелеп был вид печенега: босого, в красной царской парче, которая прилипла к телу, особенно в нижней его части, где сквозь мокрую дорогую ткань просвечивали штаны из грубой шерсти. Голова кочевника по обычаю его веры наполовину от лба была выбрита, а позади торчали шесть жидких косиц. Эрнак пытался казаться гордым и грозным, чтобы оправдать свое прозвище Свирепый, но невольная робость перед могущественным греком нагоняла на лицо печенега растерянность и испуг.

— Я слушаю тебя, хан. Скажи о твоем здоровье, — припомнил сановник степную вежливость. — Здоров ли твой сын и твои жены? Много ли жира нагуляли твои кони?

— Все здоровы, — коротко ответил печенег. — А как ты?

— Спаси Христос!

Что касается здоровья, то Эрнак ответил патрикию только на первую половину вопроса — о семье. Про скот же сказал:

— Плохая зима была. Много коней пало. Волы подохли. Беден совсем стал. Как буду жить — не знаю!

Печенег хитрил, чтобы выторговать на будущее приличную плату с греков за провоз кондуры посуху, мимо днепровских порогов.

— Цари Пацинакии Куря, Илдей и Тарсук напали на земли Романии, — не слушая Эрнака, заговорил патрикий. — Базилевс разгневан. Он знает, что Радман не пустил своих воинов в поход против нас, и за это прислал ему подарки.

— Давай! — протянул печенег скорую ладонь. — Давай дары, я передам их бек-хану! — Глаза кочевника алчно блестели.

— Порядка не знаешь? — погрозил ему пальцем Михаил. — С царем Радманом я буду говорить сам. Он должен ждать меня на берегу в безопасном месте. Я дам ему своих заложников, а он должен оставить мне своих. Тебя, например!

— Порядок я не забыл, — сразу сник печенег. — Отвези меня на берег. Я дам знать бек-хану Кангарии о твоей воле.

— К чему торопиться? Зайди ко мне, гостем будь. Бузы выпьем. — Патрикий сделал приглашающий жест в сторону каютки.

Глаза хана опять вспыхнули. Этот разговор происходил на тюркском языке, который здесь, на судне, никто не понимал.