Мистер Морг - Роберт Рик МакКаммон Страница 45

— Дедушка есть в Абердине. И все.

— Да здравствуют шотландцы! — провозгласил Морг.

— Я о себе сам могу позаботиться.

Том поднял на Мэтью колючий взгляд и, закрывая тему, хлебнул сидра.

Над крышей домика проворчал гром. Дождь хлестал по ставням. Джеймс, которого нимало не волновал шум разбушевавшейся стихии, сел рядом с ногой Тома и почесал место, где его укусила блоха.

— Грейтхаус… — Морг достиг дна своей миски и теперь слизывал с пальцев соус. — Фамилия мне незнакома, но где-то я вас, ей-богу, видел. Вы в цирке никогда не выступали?

— Нет. А ты?

— О, конечно. В юности я был акробатом. И довольно, я бы сказал, искусным. У меня была партнерша, мы вместе прыгали сквозь горящие обручи. Ты когда-нибудь был в цирке?

Последний вопрос был адресован Тому, который ответил лишь тем, что склонился над псом и потрепал его по спине.

— Мне жаль, что у вас тут все так случилось, — сказал Грейтхаус священнику. — Мы можем чем-нибудь помочь?

— Нет. Я лишь благодарю Господа за то, что страдания людей закончились. — Бертон потер правый висок, как будто ему было мучительно вспоминать прошлое. — Тут жили очень хорошие люди. Они были полны надежд. И какое-то время у нас все шло хорошо. Нью-Юнити начиналась как яблоневый сад. Ведь между тем местом, где мы находимся, и рекой лежат плодородные земли. Сюда приезжало все больше людей, и вдруг разразилась лихорадка. Сэр, это было что-то ужасное. Страшно было видеть, как все эти люди страдают и просят Бога над умирающими близкими о милости, но… все, что я мог делать, — это молиться. Привезли врача из Бельведера, и он делал все, что было в его силах, но… как победить такого врага? Врач заболел сам и умер. А потом… и моя жена. — Он приложил слабую руку ко лбу; где-то на востоке снова прокатился гром. — Мы прожили с ней пятьдесят два года, с моей прекрасной невестой. У нее был жуткий кашель, и до своего последнего мгновения она сжимала мою руку. Я шептал ей: «Подожди меня, Эбигейл, пожалуйста, подожди меня». Но через эти мучения проходило множество других людей. Я не мог думать только о себе и о своей утрате. Я должен был быть сильным — ради других. Ради умиравших маленьких детей, матерей, смотревших, как их малютки покрываются бледностью, переходящей в мертвенную белизну. И ради рослых молодых мужчин, у которых были такие большие мечты, и женщин, которые пришли сюда вместе с ними, чтобы строить здесь новую жизнь. И вот теперь они лежат в могилах. Надеюсь, им там спокойно. Но, господа, если б вы знали, что им пришлось пережить.

Воцарилась тишина, слышно было лишь, как потрескивает огонь да дождь хлещет по окнам.

И тут вдруг Тирантус Морг захохотал.

— А ну, закрой рот! — У Грейтхауса пылали щеки, он схватил арестанта за бороду и скрутил ее.

Морг не переставал смеяться, в глазах его блестели слезы не то веселья, не то боли.

— Прекрати, я сказал! — закричал Грейтхаус.

Джеймс вскочил на все четыре лапы и глухо, утробно зарычал, но Том положил руку псу на загривок, удерживая его.

— Простите меня! Простите! — Морг попытался подавить смех и закашлялся, да так сильно, что Грейтхаус отпустил его. Мэтью не знал, что и думать; похоже, пациент совсем слетел с катушек. — Извините! — повторил Морг, вытирая глаза и нос и долго, прерывисто втягивая в себя воздух. — Мне просто… Мне просто так смешно… Так потешно… никто из вас… черт возьми, понятия не имеет… — когда он произносил последние четыре слова, его взгляд прояснился, голос напрягся, и он поднес руку к подбородку под лоскутной бородой, чтобы потереть воспаленную кожу, — что такое настоящее страдание.

— Извинись перед его преподобием! — потребовал Грейтхаус с таким ожесточением, что на губах у него запенилась слюна. — Иначе, клянусь Богом, я тебе рожу расквашу!

Он уже сжал руку в кулак и готов был в любой миг обрушить удар.

Глядя на поднятый кулак, Морг засунул указательный палец в рот и нащупал кусочек крольчатины, застрявший между верхними зубами.

— Сэр, я извинюсь, — небрежно сказал он, — если собравшееся общество выслушает мой рассказ о страданиях.

Кулак должен был вот-вот въехать ему в лицо. Мэтью понимал: еще секунда, и все кончится кровавым месивом.

— Не надо, — предостерег он, и разъяренный взгляд Грейтхауса переметнулся на него.

Занесенный для удара кулак медленно разжался.

— Пусть говорит, — сказал преподобный Бертон, устремив мутный взгляд в пространство между Грейтхаусом и арестантом. — Рассказывайте, сэр, только, прошу вас, не упоминайте имя Господа нашего всуе.

— Спасибо. Можно мне еще чашечку сидра? Горло промочить.

Бертон кивнул, и Том налил арестанту.

Морг отхлебнул порядочный глоток, сначала пополоскал сидром рот и только потом проглотил. Отставив чашку на стол, он повернул ее пальцами с зазубренными ногтями, похожими на когти.

Вдали глухо загремел гром — снова заговорила приближающаяся буря.

— Жил когда-то мальчик, — начал Морг. — Трудолюбивый английский мальчишка. Его мать, пьяную, убили в кабацкой драке, когда ему не было еще и десяти лет, и ее кровь забрызгала ему ноги, но это не важно. Сей благонамеренный парнишка отправился с отцом на заработки, и судьба забросила их на рудники Суонси. Они стали углекопами. Работали кирками и лопатами. Под землей вкалывали. Отец и сын почернели и снаружи, и внутри, в глаза и зубы забилась черная пыль, целыми днями, час за часом, в их ушах звенела музыка копей, и все ради того, чтобы им в ладони упал желанный маленький пенни. Вернее, в ладонь отца: мальчику очень хотелось, чтобы его отец однажды разбогател и оседлал мир, получив титул графа или герцога. Чтобы он со временем стал кем-то важным, тем, кем можно гордиться. Понимаете?