Бернард Корнуэлл - 1356 Страница 47

— Я бы не стал называть их любовниками, — произнес он сухо.

— А кем же еще? — спросила она, и в вопросе сквозило презрение. — И Джиневра была пленницей, как и я.

— Мадам!

— Если я не пленница, тогда отпусти меня, — потребовала она.

— Вы заложница, мадам, и находитесь под моей защитой.

На это Женевьева рассмеялась.

— Под твоей защитой?

— Пока вас не обменяют, мадам, — сухо ответил Роланд, — клянусь, что вам не причинят вреда, если в моих силах будет предотвратить его.

— О, прекрати свою глупую болтовню и расскажи моему сыну еще одну историю о супружеской неверности, — она сплюнула.

Так что Роланд рассказал историю, которую считал более безопасной, славную историю своего тезки, Роланда де Ронсесвальеса.

— Он выступил против мавров в Испании, — объяснил он Хью. — Ты знаешь, кто такие мавры?

— Язычники, — сказал Хью.

— Верно! Они варвары и язычники, последователи фальшивого бога, и когда французская армия прошла через Пиренеи, она попала в предательскую засаду язычников!

Роланд командовал арьергардом, и противник превосходил его как двадцать к одному, некоторые считают, что пятьдесят к одному! Но у него был великий меч, Дюрандаль, который когда-то принадлежал Гектору из Трои, и этот великий клинок пронзал врагов.

Множество из них погибло, но даже Дюрандаль не мог сдержать орду язычников, и бедные христиане подвергались опасности быть разбитыми.

Но Роланд также владел и магическим рогом, Олифантом, и он протрубил в него так сильно, что упал замертво, но звук Олифанта привел на поле боя короля Карла Великого, и его великолепные рыцари перебили дерзких врагов!

— Может, они и были дерзкими, — заметила Женевьева, — но не маврами. Они были христианами.

— Миледи! — запротестовал Роланд.

— Не будь смешным, — сказала она. — Ты когда-нибудь был в Ронсесвальесе?

— Нет, мадам.

— А я была! Мой отец был жонглером и глотателем огня. Мы ездили из города в город, собирая монеты, и слушали разные истории, всегда были истории, и в них говорилось, что в Ронсесвальесе баски, христиане, устроили засаду на Роланда.

Они его и убили. Ты притворяешься, что это были мавры, потому что не можешь допустить мысли о том, что твой герой погиб от рук восставших крестьян. И насколько славной была его смерть? Протрубить в рог и упасть замертво?

— Роланд — великий герой, как Артур!

— У него было большего здравого смысла, чтобы не убить себя, протрубив в рог. Кстати, о рогах. Почему ты служишь графу Лабруйяду?

— Чтобы вершить должное, миледи.

— Должное! Вернув эту бедняжку ее свинье-мужу?

— Ее законному мужу.

— Который насилует жен и дочерей своих крестьян, — ответила она, — так почему же ты не накажешь его за прелюбодеяние?

У Роланда не было ответа, он лишь бросил хмурый взгляд в сторону Хью, страдая от того, что подобный предмет обсуждался в присутствии мальчика. Женевьева рассмеялась.

— О, Хью может послушать, — сказала она. — Я хочу, чтобы она вырос порядочным человеком, как и его отец, так что занимаюсь его образованием. Не хочу, чтобы он стал глупцом вроде тебя.

— Мадам! — вновь запротестовал Роланд.

Женевьева сплюнула.

— Семь лет назад, — когда Бертийе было двенадцать, ее привезли Лабруйяду, чтобы выдать за него замуж. Ему было тридцать два, и он хотел получить ее приданое. Какой у нее был выбор? Ей было двенадцать!

— Она замужем перед лицом Господа.

— За отвратительным созданием, которому Господь бы плюнул в лицо.

— Она его жена, — настаивал Роланд, хотя и чувствовал себя на редкость некомфортно. Он предпочел бы никогда не принимать этот обет, но принял, и долг чести требовал довести его до конца, так что они отправились на север.

Они остановились в таверне на рыночной площади Жиньяка, и Роланд настоял на том, что будет спать перед дверью комнаты, в которой ночевала Женевьева. Его оруженосец разделил с ним вахту.

Оруженосец Роланда был сообразительным четырнадцатилетним пареньком по имени Мишель, которого Роланд воспитывал в духе рыцарства.

— Я не доверяю людям графа Лабруйяда, — сказал Роланд мальчику, — особенно Жаку, так что мы будем спать здесь со своми мечами.

Люди графа целый день посматривали на белокурую Женевьеву, и Роланд слышал смешки за своей спиной и подозревал, что латники обсуждали пленницу, но ночью они не предприняли никаких попыток пройти мимо Роланда, и на следующее утро они поскакали на север и свернули на дорогу, ведущую в сторону Лиможа, а Женевьева тем временем мучила Роланда предположениями о том, что ее муж сбежал из Монпелье.

— Его трудно захватить, — сказала она, — и он ужасен, когда мстит.

— Я не боюсь с ним драться, — ответил Роланд.

— Значит, ты глуп. Думаешь, меч защитит тебя? Ты, наверное, зовешь его Дюрандаль? Она засмеялась, когда тот покраснел — очевидно так и звал. — Но у Томаса есть черненый тисовый лук, — заявила она, — и тетива из конопли, и стрелы из белого ясеня. Ты когда-нибудь встречался с английским лучником?

— Он будет сражаться благородно.

— Не будь глупцом! Он обманет тебя, устроит какой-нибудь трюк и собьет с толку, и в конце концов ты будешь утыкан стрелами, как щетка щетиной.

Может быть, он уже впереди! Может, лучники поджидают на дороге? Ты их не увидишь. Первым, что ты заметишь, будут удары стрел, а потом крики лошадей и смерть твоих воинов.

— Она права, — вмешался Жак Солльер.

Роланд храбро улыбнулся.

— Они не будут стрелять, миледи, из страха попасть в вас.

— Ты ничего не знаешь! С двух сотен шагов они могут стрелой сбить сопли у тебя из носа. Они будут стрелять.

Она гадала, где может находиться Томас и боялась, что снова может попасть в руки церкви. Она боялась за сына.

Следующую ночь они провели в гостевом доме монастыря, и снова Роланд охранял ее порог. Других выходов из комнаты не было, она не могла сбежать.

По дороге, до того как достичь монастыря, они проехали мимо группы торговцев с вооруженной охраной, и Женевьева окликнула их, сообщив, что захвачена против своей воли.

Путники выглядели обеспокоенными, пока Роланд со спокойной вежливостью не объяснил, что она его сестра и не в своем уме. Он говорил так, когда бы Женевьева ни обращалась к прохожим.

— Я везу ее туда, где за ней будут присматривать монахини, — сказал он, — и торговцы поверили и прошли мимо.

— Так ты не настолько благороден, чтобы не лгать, — она насмехалась над ним.

— Ложь во имя служения Господу не есть ложь.

— Это так ты служишь Господу?