Бен Кейн - Серебряный орел Страница 49

На фоне белоснежного пейзажа сверкнула алая вспышка. Затем еще одна.

Видение исчезло, не дав ему времени понять, что же там было. Боевой строй? Всадники? Или только игра его собственного воображения? Со щемящим ощущением неуверенности в себе гаруспик придвинулся к огню и постарался сосредоточиться сильнее.

И отшатнулся, пораженный.

Пол казармы, залитый кровью.

Что это могло значить?

Полено развалилось надвое, и видение пропало. Негромко потрескивая, половинки раскатились, но тут же огонь ожил и выбросил вверх новый рой искр.

Тарквиний давно научился не сосредоточиваться на неясных, тревожных видениях. Часто их вообще не удавалось истолковать, так что непрерывно напрягаться не стоило. Надо было просто расслабиться и наслаждаться игрой огня. Если будет что-то важное, он этого не пропустит. И вот, беззвучно шевеля губами, гаруспик вновь полностью сосредоточился на том, что открылось перед ним.

Парфянский воин верхом на лошади, взбесившейся от ужаса при виде мчавшегося к ней слона. Лица наездника не было видно, так что Тарквиний его не узнал. А позади бушевала битва между римскими легионерами и темнокожими врагами, вооруженными каким-то странным оружием.

Гаруспик пристально вглядывался в призрачного наездника и чужое воинство. Пытаясь понять, что все это означает, он даже не услышал, как за спиной у него отворилась дверь.

— Вахрам? — пробормотал он себе под нос. — Это Вахрам или нет?

— Колдуешь?!

Тарквиний обмер, узнав голос примпила. Только тут до него дошло, что он оставил дверь незапертой. Нет ничего опаснее самоуверенности, мрачно подумал он. Надо же — он неустанно напоминал об этом Ромулу, а сам попался непростительным образом. Не оглядываясь, Тарквиний с силой ткнул кочергой в кучу догоравших дров. Так они должны были быстрее погаснуть. Взметнулся новый сноп искр.

— Я только поправлял огонь, — произнес он.

— Лжешь! — прошипел Вахрам. — Ты назвал мое имя.

Тарквиний поднялся и повернулся к примпилу. Того сопровождали трое мускулистых воинов, вооруженных копьями. В руках у них были веревки. Судя по всему, этой ночью Вахрам был настроен очень серьезно.

— Тише, разбудишь Пакора, — громко сказал гаруспик, продолжая мысленно проклинать себя за то, что распустил язык.

— Пусть спит. — Вахрам улыбнулся — не весело, а зловеще. — Мы постараемся не побеспокоить его.

Примпил решился, тревожно подумал гаруспик. А мои неосторожные слова придали ему уверенности.

— День нынче был трудный, — сказал он, еще немного повысив голос.

Пакор продолжал спокойно спать.

Тарквиний шагнул к кровати командира, но Вахрам преградил ему путь.

— Не считай себя умнее всех, сын поганой шлюхи! — Коренастый парфянин даже не пытался скрыть свой гнев. — Говори, что ты видел?!

— Я же сказал — ничего, — самым искренним тоном, на какой был способен, ответил Тарквиний, надеясь всей душой, что примпил поверит ему. Понять, на что способен решиться парфянин в его нынешнем настроении, было невозможно.

Вахрам вдруг сделался совершенно спокойным — как лед. Весь легион знал, что гаруспик не шарлатан. О его неудачах последнего времени ни Пакор, ни, естественно, сам Тарквиний не обмолвились никому ни единым словом. Поэтому примпил был уверен, что отказ Тарквиния говорить объясняется чистым упрямством. И его гнев взял верх над той опаской, с которой все относились к гаруспику.

— Ладно, — сказал он и поманил пальцем охранников. — Свяжите его.

Тарквиний вздрогнул.

Ему с молниеносной быстротой связали запястья, рот заткнули кожаным кляпом — ремнем, затянутым на затылке. «Неужели нынешний вечер отличался от прочих именно этим?» — горестно подумал Тарквиний. Он ведь даже не подозревал, что с ним случится нечто подобное. Толстые веревки рвали кожу, врезались в тело, но ему удалось справиться с дыханием и отстраниться от боли. Это было лишь начало. Следовало ожидать худшего. Гораздо худшего.

В этот момент Пакор заворочался под одеялами, разомкнул веки, тяжелые от сонного зелья, которым напоил его на ночь Тарквиний.

Вахрам, похоже, не до конца еще уверился в своей власти. Он замер. Его люди — тоже.

«Проснись! — взмолился про себя гаруспик, скосив глаза на изваяние Митры. — Проснись!» Но Пакор вновь закрыл глаза и повернулся на бок, спиной к ним. Довольный примпил ухмыльнулся и ткнул пальцем в сторону двери.

Гаруспика вытащили наружу. Он чувствовал себя совершенно обессиленным и даже не пытался сопротивляться. Часовых, которые все эти дни неусыпно охраняли Пакора, не оказалось на месте. Боги нынче были настроены жестоко. И этой ночью Тарквиния ожидало не дающееся без особого труда прозрение, а только боль и, возможно, смерть.

Поначалу Вахрам даже не задавал вопросов. Стремление отомстить непокорному прорицателю было сильнее желания узнать будущее. Он терпеливо ждал, пока его люди привязывали запястья Тарквиния к железному кольцу, закрепленному на вершине столба, установленного во внутреннем дворе. А потом коротко взмахнул рукой. И началось долгое избиение. Трое воинов по очереди стегали Тарквиния, передавая кнут друг другу.

После ста ударов Тарквиний сбился со счета. Он то терял сознание, то снова приходил в себя. Туника сразу же расползлась, и тонкий ремень с железным наконечником оставлял глубокие борозды на спине. Из ран обильно лилась кровь, стекала по ногам и собиралась густеющей лужей вокруг ступней. Каждый удар заполнял все его существо мучительной болью. Если бы не кляп во рту, он откусил бы себе губу или язык. Но сдержать дрожь, сотрясавшую его всякий раз, когда он слышал издевательский смех Вахрама, гаруспик был не в силах.

— Ну и где твоя сила, прорицатель?! — ехидно восклицал примпил.

Лишь ледяной ветер, гулявший по двору, чуть-чуть помогал Тарквинию, остужая кровоточащие раны. Но облегчение было обманчивым. Сквозь туман, которым боль окутывала его мысли, гаруспик понимал, что, если истязание затянется, раны и холод прикончат его. Без теплой одежды вроде той, какую носили его мучители, ни один человек не смог бы выжить на улице дольше нескольких часов.

Вахрам тоже понял это.

Тарквиний смутно сознавал, что его отвязали от столба и внесли в дом. Там его безжалостно бросили на пол возле очага, причинив новую мучительную боль. Один из телохранителей Вахрама подложил дров в огонь, а двое принялись растирать закоченевшие руки и ноги гаруспика тряпками, пока к ним не вернулась чувствительность. Ощутив болезненную щекотку в конечностях, Тарквиний совсем пал духом. Судя по тому, как с ним обращались, его страдания не закончились. Вахраму, несомненно, требовалась информация, и он не собирался отступать.