Синтия Хэррод-Иглз - Черный жемчуг Страница 53

Им попадались различные постоялые дворы, но все они – почище и погрязнее, побольше и поменьше, спокойные и шумные – были, в общем-то, одинаковы. В них хорошо кормили, и это тоже было в новинку для Аннунсиаты, привыкшей есть только дома. На каждом постоялом дворе, где они останавливались, подавалось какое-нибудь особое блюдо, и девушка с наслаждением пробовала его и различала букеты вин, элей и сидров. Иногда за обедом ей прислуживал сам владелец двора или его жена, так как везде девушку встречали с радостью и любопытством. Слух о ее поездке обогнал Аннунсиату и, останавливаясь на ночь, она обнаруживала, что люди уже знают, как красива и удачлива молодая хозяйка Шоуза, путешествующая в Лондон ко двору короля, и выглядывают из окон, чтобы хорошенько рассмотреть ее.

– О мисс, в Лондоне вы всех сведете с ума, – сказала как-то вечером Хетти, застилая постель.

– Я не, удивлюсь, если сам король выйдет встречать вас, – добавила Мэгги, и обе захихикали.

– Говорят, он самый рослый мужчина на свете, – мечтательно проговорила Хетти, – и самый красивый.

– И он еще не женат, мисс, – подхватила Мэгги, – так что у вас есть все шансы на успех.

– О, перестань, Мэг! – быстро ответила Аннунсиата, видя, как в комнату входит Перри.

– Если только вы сможете вытеснить миссис Палмер, – беспечно продолжала Мэг. Перри вошел как раз вовремя, чтобы расслышать ее последние слова, И отвесил Мэг легкую, но ощутимую оплеуху.

– Придержи язык, скверная девчонка. Не смей упоминать имя этой женщины при своей хозяйке! – Мэг покраснела и усердно принялась расправлять простыню, а Перри повернулся к Аннунсиате: – Ваш обед будет готов через полчаса, хозяйка. Я спрашивал о кузнеце, но он появится не раньше, чем завтра утром, так что нам придется задержаться здесь.

В тот день одна из лошадей потеряла подкову.

– Хорошо, Перри, – ответила Аннунсиата, и внезапно ее внимание привлек шум во дворе – голоса, смех, и пение. Дверь на балкон была открыта, и она вышла взглянуть во двор прежде, чем Перри смог остановить ее. Во дворе было двое молодых людей, окруженных слугами и музыкантами. Мужчины были одеты так богато и причудливо, что Аннунсиата изумилась. Их короткие камзолы были украшены лентами, свисающими с плеч; широкие атласные панталоны, перехваченные под коленями, также были отделаны лентами; ленты спадали с их поясов, где между подолом камзолов и поясом панталон виднелись рубашки. Удивительнее всего оказалось то, что все ленты были разноцветными, по тону не подходящими ни к камзолам, ни к панталонам. Волосы молодых людей были длинными и завитыми, их широкополые шляпы украшали большие перья.

Невозможно было не узнать в этих юнцах отъявленных щеголей, и кроме того, при одном взгляде на них становилось ясно, что, несмотря на ранний час, они уже сильно навеселе. Пораженная, Аннунсиата хотела уйти, когда один из щеголей заметил ее и завопил:

– Вот она! Вот она!

Другой тоже поднял глаза и помахал шляпой, чуть не потеряв равновесие и спасшись только благодаря тому, что он зацепился шпорой.

– Черт подери, Джек, она в самом деле красотка. Прекрасная и таинственная наследница. Ваш покорный слуга, мадам! – он попытался поклониться в седле, но переусердствовал и ударился носом о луку. Аннунсиата подавила улыбку, напустив на себя серьезный вид, и вышла с балкона как раз в тот момент, когда Перри уже хотел втащить ее в комнату силой.

– Черт, да с ней отец! – довольно громко пробормотал первый, пока второй горланил: – Не уходите, мадам! Я жажду быть вашим слугой, мадам! Мы оба готовы к вашим услугам!

– Какое бесстыдство! – воскликнул Перри, руки которого задрожали. – Оставайтесь здесь, мисс, и не давайте повода этим негодяям развлекаться, – затем он быстро вышел на балкон и крикнул: – Замолчите, бессовестные, пока я не послал за слугами! Как вы смеете так обращаться к знатной даме?

– Черт побери, у старика не язык, а настоящее змеиное жало! – воскликнул второй.

Первый, который был менее пьян, взял его за руку и предупредил:

– Потише, Дик, Давай уедем отсюда. Он прав. Нам лучше не поднимать шума, – и затем, повысив голос, добавил: – Успокойтесь, мы не хотели обидеть вашу прелестную дочь.

Побагровев, Перри взревел:

– Мою Хозяйку, сэр! Как вы смеете!

При этих словах юнцы ненадолго замолчали, а потом разразились смехом.

– Отлично сказано, старик! – закричал первый. – Надеюсь, я смогу быть таким же, когда доживу до твоих лет! – и они уехали прежде, чем Перри смог что-либо возразить. Когда он вернулся в Комнату, Аннунсиата сильно закусила губу, чтобы не рассмеяться, так как ей не хотелось обижать Перри.

– Неужели в Лондоне все так себя ведут? – полюбопытствовала она.

– Боюсь, что гораздо хуже, мисс, – ответил Перри, качая головой. «Замечательно!» – подумала про себя Аннунсиата, чувствуя, что жизнь в столице ей придется по вкусу.

Постепенно они двигались на юг, проезжая город за городом, и названия их, которые раньше были ничего не значащими для Аннунсиаты словами, стали реальностью – Ноттингем, Лестер, Нортгемптон, Эйлсбери. Дороги становились все оживленнее, постоялые дворы – шумнее, и вот наконец, когда кавалькада остановилась в деревушке под названием Гемпстед, вдалеке перед ними раскинулся Лондон, великолепный и сияющий, с лесом церковных шпилей, бесчисленными струйками дыма из труб и Темзой, похожей на огромную серебристую змею, ползущую к морю. Аннунсиата почувствовала, как ее охватывает восторг. Она никогда не видела столько церквей, даже в Йорке, и от мысли о том, сколько же народу должно быть в Лондоне, если понадобилось такое количество церквей, у нее перехватило дыхание. Немного позднее кавалькада въехала в город через Сен-Жиль-Филдс и Флит-стрит, и девушке вновь стало трудно дышать, ибо хотя воздух Йорка не отличался приятным ароматом, в нем никогда не чувствовалось такой сильной вони, как в Лондоне.

Однако Аннунсиата быстро привыкла к ней, с восхищением глядя на шумные, переполненные улицы. Ее слуги забеспокоились, пытаясь оградить свою хозяйку от столкновений с повозками, экипажами, всадниками, скотом, пешеходами, лоточниками, трубочистами, уличными торговцами, нищими, солдатами и бродягами, и обвести ее вокруг самых больших куч мусора и навоза. Служанки откровенно вскрикивали, слишком перепуганные, чтобы сдерживаться, и жались поближе к хозяйке, чтобы не затеряться в толпе. Аннунсиате пришлось сосредоточить внимание на Голдени, которая, несмотря на утомительное путешествие, нервничала и прижимала уши от множества незнакомых запахов и шумов, однако девушка все же успела заметить, что все попадающиеся ей на улицах лошади не шли ни в какое сравнение с Голдени, а женщины в каретах и портшезах, одетые в безумно дорогие и прекрасные одежды, не были столь красивы, как Аннунсиата, и поглядывали на нее с любопытством и легким неудовольствием.