Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин Страница 6

Часы показывали восемь утра, а в комнате было ещё совсем темно; за окном, как завеса, серела густая сетка дождя. Закурив, Генрих снова лёг в постель. Следовало до мелочей, до малейших подробностей возобновить в памяти вчерашний день. Так он делает каждое утро. Это стало у него такой же привычкой, как утреннее умывание.

А минувший день особенно значителен: вчера Генриху присвоено звание лейтенанта немецкой армии, и по этому случаю он по совету Бертгольда устроил вечеринку для офицеров отдела 1-Ц…

Генрих вспомнил, с каким небрежным превосходством здоровались с ним офицеры, когда он как хозяин встречал их в дверях офицерской столовой.

Но как изменилось поведение гостей после тоста Бертгольда! Бертгольд и в самом деле провозгласил чудесный тост, скорее произнёс маленькую вступительную речь. Генрих даже не ожидал от оберста такого красноречия. Тактично намекнув на заслуги молодого барона перед отечеством, Бертгольд остановился на семейных традициях рода фон Гольдрингов, который дал фатерланду столько мужественных борцов и завоевателей. Несколько слов оберст посвятил самоотверженности, своего друга, Зигфрида фон Гольдринга, и подчеркнул, что он почитает для себя великой честью заменить молодому барону отца. Это последнее сообщение произвело огромное впечатление на офицеров штаба. Все высоко подняли бокалы, встали и выпили за светлую память Зигфрида фон Гольдринга, затем провозгласили тост в честь оберста Бертгольда и Генриха. Атмосфера вечера сразу изменилась. В отношении офицеров к Гольдрингу не было уже ни холодной замкнутости, ни подчёркнутого превосходства. А когда оберст, словно ненароком, обронил, что Зигфрид фон Гольдринг оставил сыну не только славное имя, но и свыше двух миллионов марок, в глазах присутствующих Генрих прочитал откровенное, неприкрытое подобострастие.

За Генриха много пили. Каждый из присутствующих считал своим долгом подойти к новому коллеге и предложить дружбу.

К концу вечеринки все офицеры были уже навеселе. Как всегда в таких случаях, общий разговор прервался, присутствующие разбились на группы, и в каждой группе веселились по-своему: одни пели, другие рассказывали анекдоты, третьи о чём-то горячо спорили, четвёртые просто не переставая пили, соревнуясь в провозглашении бессмысленных, непристойных тостов. Генрих переходил от группы к группе, к каждой на несколько минут подсаживался, словом, вёл себя как гостеприимный хозяин. Случайно ему довелось подслушать разговор двух офицеров, майора Шульца и гауптмана Кубиса.

— Везёт нашему оберсту, — с завистью говорил Шульц, — смотрите, как тщится усыновить этого молодого барончика! Бьюсь об заклад, что он окрутит его со своей дочкой и приплюсует его два миллиона к своим двум хлебным заводам. И плевать ему тогда на все, даже на карьеру, не то, что нам с тобою, Кубис!

— Жалеешь, что у тебя нет дочки, Шульц? — засмеялся Кубис. — Э, плевать на все! На дочку, на два миллиона, на карьеру! Я голым пришёл в этот мир и голым уйду из него. Давай лучше выпьем! За то, чтобы скорее закончилась эта война и мы с тобою получили какие-нибудь административные посты в России, тогда, возможно, и мы обеспечим себе безбедное будущее… Только если дела будут обстоять так, как после этой операции «Железный кулак»…

Генрих насторожился, но узнать о результатах операции «Железный кулак» ему не удалось — к собеседникам подошёл оберст Бертгольд, и они замолчали.

Не вовремя, совсем не вовремя принесло этого оберста! впрочем, в отделе уже, конечно, есть сообщение о результатах операции.

Об операции «Железный кулак» Генрих узнал случайно, хотя совсем не хотел этого, чтобы не вызвать подозрений.

За несколько дней до присвоения Гольдрингу звания лейтенанта гитлеровской армии его вызвал к себе Бертгольд. Это произошло поздней ночью, и Генрих должен был признаться самому себе, что это сильно встревожило его. Он одевался нарочито медленно, стараясь собраться с мыслями. Неужели у начальника отдела 1-Ц остались ещё сомнения? А может, не остались, а возникли в силу каких-либо новых обстоятельств? Но каких? Уж лучше, если б оберст сразу проявил недоверие. Тогда Генрих мог бы отстаивать свои интересы, доказывать, что он рассказал правду при первой встрече с Бертгольдом, настаивать на скорейшем восстановлении в законных правах, и все сразу стало бы на место. Так или этак. Пан или пропал. А теперь вот вскакивай среди ночи и терзай мозг тяжёлыми мыслями.

Коккенмюллер, как обычно, когда его шеф работал поздно, был на своём месте и тоже копался в бумагах.

— Герр оберст вызывал меня? — спросил Генрих в меру взволнованно и удивлённо, как и полагается человеку, которого неожиданно подняли с постели. По лицу Коккенмюллера или по тону его ответа Гольдринг надеялся догадаться о характере разговора с Бертгольдом. Но адъютант оберста был, как всегда, холоден и замкнут.

— К сожалению, какое-то срочное дело. — Адъютант поднялся и повернул ключ в автоматическом замке.

Бертгольд стоял, облокотившись на стол, и рассматривал большую карту. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять — оберст изучает план какой-то операции.

— Одну минуточку, — бросил он, не поднимая головы.

— Простите, я, кажется, немного опоздал. Разрешите подождать у Коккенмюллера.

— Ты пришёл даже немного раньше, чем нужно. Но я сейчас освобожусь. Можешь подождать здесь. Кстати, взгляни на эту вещичку, которую мне доставили вчера вечером. — Бертгольд указал в глубь кабинета.

Только теперь Генрих заметил, что на кресле, стоявшем в правом углу, поблёскивала золотом и драгоценными камнями большая церковная чаша. Медленно подойдя к креслу, он осторожно взял её в руки и стал внимательно рассматривать.

— Нравится? — коротко спросил Бертгольд, сворачивая карту.

— Настоящее произведение искусства! Я уже не говорю о стоимости этой, как вы говорите, вещички. Ведь это вещь музейная. И ей нет цены. Это новое приобретение делает честь вашему вкусу коллекционера старины.

Оберст довольно улыбнулся, но ничего не ответил. Заложив руки за спину, он заходил по комнате, ступая тяжело и размеренно, как шагают люди, отягощённые заботами. Генрих внимательно наблюдал за выражением его лица, которое, чем дальше, тем больше хмурилось, и беспокойство Генриха тоже возрастало. Ведь не для того же, чтобы похвастаться этой чашей, вызвал его среди ночи Бертгольд!

Да, не о пополнении своей коллекции думал сейчас и начальник отдела 1-Ц, а о своих далеко идущих планах, связанных с Гольдрингом. Через несколько дней должен прийти приказ о присвоении Генриху офицерского звания. Итак, он будет восстановлен в правах гражданина вермахта, в правах единственного и законного наследника Зигфрида фон Гольдринга. Без его, Бертгольда, помощи это дело не решилось бы так быстро и сравнительно легко. Козырь, главный козырь в его игре!