Гонсало Гинер - Тайна масонской ложи Страница 63

— Но в чем их обвиняют? — Кузнец предпринял последнюю попытку узнать от алькальда хоть какую-нибудь информацию, которая помогла бы ему выбрать один из двух вариантов своего дальнейшего поведения: держать язык за зубами или рассказать все начистоту.

— Еще раз повторяю, вас это не должно волновать. Расскажите нам все, что вы о них знаете, и больше ни о чем даже не заикайтесь.

Сам того не ведая, Тревелес определил выбор кузнеца.

— Они забрали свои немногочисленные пожитки и уехали сегодня на лошадях еще до рассвета. Насколько я знаю, они отправились в Мадрид — а больше, как я вам уже сказал, они мне ничего не сообщили. Поверьте, я говорю правду. Теперь я остался без рабочих рук, в которых очень нуждаюсь для выполнения многочисленных заказов. Однако, хотя я всячески пытался их удержать и попрекал тем, что в свое время их сильно выручил, а они отвечают мне неблагодарностью, они все равно не изменили своего решения и уехали, можно сказать, даже не попрощавшись. В общем, они меня сильно подвели. Я не знаю, где их можно найти.

— Хорошо, я вам верю. Однако предупреждаю, что, если у вас есть — или же появится — какая-нибудь информация о них и вы нам ее не сообщите, мы вас прибьем, как шелудивого пса.

Алькальд приказал тщательно осмотреть все помещения, чтобы попытаться найти там какие-нибудь предметы, которые помогли бы определить, где сейчас могут находиться братья-цыгане. Затем он сел на коня и приказал четверым из своих подчиненных следовать за ним в Мадрид. Первым делом он собирался отправиться в королевский дворец, чтобы встретиться там с Раваго и Сомодевильей.

Размышляя по дороге в Мадрид над последними событиями, Хоакин решил, что неожиданно возникшее предположение о причастности цыган к взрывам во дворце Монклоа изменит направление проводимого им расследования, позволит отказаться от других версий и сконцентрироваться на одной, в результате чего удастся быстрее раскрыть преступление. Так или иначе, ему стали известны имена подозреваемых, а значит, этих цыган теперь будет намного легче разыскать. И вдруг Хоакин вспомнил о своем разрыве с Марией Эмилией, и на душе у него стало очень тяжело. Умом он, конечно, понимал, что поступил правильно, однако сердце не хотело мириться с тем, что он потерял эту женщину навсегда. Он попытался представить себе, как она себя чувствует после их вчерашнего разговора.

— Убирайся из моей постели! — Мария Эмилия заворочалась под простынями, отодвигаясь от Альваро, который только что вошел в ее спальню и прилег на кровать. — Я уже сказала тебе вчера, что между нами все кончено. Оставь меня и ступай в свою спальню!

Она попыталась подняться с кровати, однако руки моряка обхватили ее за талию и удержали.

— Ну как ты можешь требовать, чтобы я ушел, если я сгораю от страсти к тебе? Не мучай себя. Вот увидишь, со мной ты позабудешь обо всех своих невзгодах.

Он притянул ее к себе и начал целовать в шею.

— Нет, этого не должно быть… Не должно… — Их губы встретились, и ее сопротивление ослабло. — Мы совершаем ошибку, Альваро.

Он начал стаскивать с нее через голову ночную рубашку, не обращая внимания на протесты.

— Самую сладостную ошибку из всех, которые я когда-либо совершал.

Мария Эмилия закрыла глаза, в очередной раз бросаясь в это безумие. Альваро только что вновь пробудил неподвластную разуму часть ее женской натуры и тем самым на время подавил в ней способность к здравому мышлению. По правде говоря, ей очень нравилось заниматься с ним любовными утехами, она ежедневно чувствовала потребность в этом, хотя и понимала, в какую пропасть катится.

Когда ее тело начало ощущать физическое удовольствие, ее совесть скукожилась и спряталась где-то глубоко внутри нее, а рана, разделявшая ее душу на две части, стала еще более глубокой.

В это раннее утро, отдаваясь Альваро, она отчетливо увидела перед собой лицо своего возлюбленного Хоакина и горько заплакала. Слезы расползались по ее лицу, смешиваясь с потом Альваро. Это было самое настоящее безумие: она плакала по своей утраченной любви и при этом наслаждалась физической близостью с чужим для нее человеком.

Наконец физическое блаженство достигло апогея, и она вообще забыла обо всем на свете и впала в забытье — до тех пор пока не очнулась от громких криков, доносившихся с улицы. Мария Эмилия поднялась с постели и, абсолютно голая, раздвинула плотные шторы на окне своей спальни, чтобы посмотреть, чем же вызван такой галдеж.

Прямо напротив окна, на одном из балконов, опоясывавших фасад дворца, в котором поселилась после свадьбы Беатрис, Мария Эмилия увидела то, что стало причиной этого шума.

Альваро, подойдя к Марии Эмилии и встав с ней рядом, накинул ей на плечи простыню и обнял ее, словно пытался защитить от жуткой сцены, виновником которой, казалось, мог быть сам дьявол.

— Боже милосердный! Это же герцог де Льянес…

Мария Эмилия с трудом оторвала взгляд от полуголого тела, распятого на кованых железных прутьях балконной решетки, и, представив себе, что подобная участь могла постигнуть и Беатрис, рухнула без сознания на пол.

И было из-за чего: кишки старого герцога свешивались до его колен, вывалившись из огромной треугольной раны в животе.

— Обрежьте веревки, которыми он привязан к балкону, и затем осторожно затащите его внутрь! Я не могу допустить, чтобы он оставался здесь, под взглядами зевак.

Алькальд Тревелес давал распоряжения своим подчиненным, находясь в главной спальне резиденции герцога. Стоявший рядом с ним де Сомодевилья не мог скрыть замешательства, которое охватило его при виде такого варварства, совершенного в отношении одного из его самых преданных сторонников — дона Карлоса Урбиона, герцога де Льянеса, — причем всего лишь через неделю после его свадьбы. К счастью, убийца ограничился расправой над герцогом и оставил в живых его супругу Беатрис. Ее он просто отволок в соседнюю комнату, так сильно ударив по голове, что она долгое время находилась без сознания.

Тревелес и де Сомодевилья только что приехали из дворца Буэн-Ретиро после срочной встречи, на которой настоял Тревелес. Она была посвящена неожиданно возникшему предположению о возможной причастности цыган к трагическим событиям, происшедшим во дворце Монклоа.

Резиденция герцога де Льянеса

Мадрид. 1751 год

22 августа

Однако не успели они обсудить последствия, которые могла иметь эта новая версия, и выработать соответствующий план действий, как им сообщили о новом происшествии, случившемся этой ночью прямо в центре Мадрида.