Александр Дюма - Папаша Горемыка Страница 8

Но сердце Луизон обливалось кровью, и глаза ее все время были мокрыми от слез. Она хотела выкупить своих детей, но в ту пору пушечное мясо ценилось дорого и у бедной семьи не хватило на это средств. Решив проучить непослушную дочь, папаша Поммерёй женился во второй раз; ему было только шестьдесят лет, и вскоре количество его наследников возросло благодаря новому потомству, так что, когда крестьянин умер, доля, приходящаяся его старшей дочери по завещанию, сократилась наполовину. Впрочем, продав виноградники, вероятно, можно было найти замену для одного из новобранцев, но тут братья начали состязаться между собой в благородстве: ни один из них не желал оставаться дома без другого, и в конце концов обоих забрали в солдаты. Франсуа Гишар и его жена стали жить вдвоем, так как их дочь за год до этого вышла замуж.

Ее мужем стал бывший солдат, лишившийся одной ноги в Ваграмской битве и ставший близким другом Франсуа Гишара.

За свои увечья ветеран получил место смотрителя государственных лесов в Ла-Варенне.

Из-за своего давнего отвращения к дичи Франсуа Гишар не охотился, но любил смотреть на охоту. Всякий раз, когда Пьер Майяр (так звали бывшего солдата) отправлялся в лес, чтобы настрелять дичи для своего начальства, рыбак сопровождал его в качестве зрителя. Однажды лесник дал Франсуа кролика; речной пират преподнес ему в ответ кушанье из рыбы, и вслед за обменом подарками завязалась беседа. Пьер Майяр был в восторге от того, что встретил в вареннской глуши человека, которой знал толк в солдатском ремесле и с которым можно было порассуждать о благородном военном искусстве, и Франсуа Гишар, гордившийся опытом, полученным им во время осады Майнца, превосходно поддерживал разговор.

В разгар одной из таких бесед, посвященной Египетской экспедиции, после живописного описания таинственных гаремов пашей Пьеру Майяру пришла в голову мысль о браке, который мог бы еще прочнее скрепить узы его дружбы с Гишаром.

Если рыбак воспринял эту идею с воодушевлением, то Луизон отнеслась к ней довольно прохладно, а их юная дочь лишь покорилась отцовской воле — отставной солдат был далеко не молод и, несмотря на то что пять-шесть шрамов на лице придавали ему, по его словам, особую выразительность, вовсе не был красавцем.

Хотя обе женщины испытывали к леснику легкую брезгливость, свадьба все же состоялась, и ни одному из новобрачных не пришлось об этом пожалеть, ибо доброта бывшего солдата вполне окупала его физические изъяны.

В начале 1814 года, в тот день, когда дочь сделала Франсуа Гишара дедом, и в тот самый миг, когда жена поднесла к нему жалкое маленькое существо, чтобы он поцеловал его, в дверь дома Пьера Майяра постучал раненый солдат, возвращавшийся в родную деревню. Этот человек, служивший водном полку с сыновьями рыбака, поведал несчастному семейству, что во время сражения при Монмирае пушечное ядро унесло жизнь обоих братьев.

Услышав это, Франсуа Гишар едва не уронил свою внучку, которую дала ему подержать Луизон. Вернув девочку жене, он разрыдался, а затем разразился проклятиями и горестными криками. Этот человек с его грубыми повадками, столь сурово относившийся к самому себе, оплакивал сыновей с душераздирающей болью: он катался по полу, ломая все, что попадалось на его пути, и страстно взывал к милости и состраданию Бога; все думали, что он лишился рассудка.

Такое состояние мужа отвлекло Луизон от терзавших ее страданий; она попыталась утешить Франсуа самыми ласковыми словами, какие только знала. Впервые за двадцать лет рыбак оттолкнул женщину, которую он так нежно любил.

Тогда несчастную мать осенило; она снова протянула мужу новорожденного младенца и посмотрела на Франсуа таким умоляющим взглядом, что его отчаянное исступление вмиг утихло, подобно тому как прекращается дождь, когда ветер разгоняет тучи. Рыбак прижал крошку к груди и до вечера держал ее на руках, оставаясь безмолвным и неподвижным; лишь крупные слезы текли по его щекам, падая на пеленки и личико ребенка.

Эти слезы были первым крещением девочки, которой суждено сыграть немаловажную роль в нашем повествовании.

Франсуа Гишар так и не смирился со своей утратой; он стал мрачным и молчаливым, избегал жены и за целый день мог не сказать ей ни слова; он стал таким же нелюдимым, каким был в юности. Не раз ему доводилось ночевать в лодке, чтобы не видеть убогой комнаты, где родились его покойные сыновья. Если он изредка садился за стол с Луизон или если взгляды супругов случайно встречались, оба, не сговариваясь, принимались плакать.

Однажды утром рыбак, спавший в своей лодке, был разбужен странным шумом.

Это был грохот пушки.

Звуки казались неравномерными и раздавались не через равные промежутки времени, как во время учений в Венсене, а были глухими и непрерывными, как отдаленные раскаты грома.

Франсуа Гишар сел на настил лодки и прислушался. Минуты оказалось ему достаточно, чтобы прийти к заключению: рев сражения доносился не от крепости, а со стороны Сен-Дени.

Накануне дезертиры, переправлявшиеся через Марну на вареннском пароме, рассказывали, что прусские разведчики бродят уже неподалеку от Мо.

Итак, Франции, как и Франсуа Гишару, предстояло дорого заплатить за двадцать лет безмятежного счастья и величия.

Рыбак поднялся на ноги; его глаза метали молнии, брови были насуплены, а ноздри раздувались, словно вбирая дым далекой битвы. Боль, переполнявшая его душу, превратилась в ярость; старый солдат Республики ощущал, как в его жилах закипает страшная ненависть к чужеземцам: отец чувствовал приближение убийц своих детей.

Наверное, впервые в жизни Франсуа Гишар небрежно привязал лодку к берегу; затем он поспешил домой.

Пьер Майяр уже ожидал там его с двумя ружьями: одно из них было перекинуто через его плечо, а другое он держал в руке.

Увидев тестя, зять протянул ему одно из них, и тот взял его, ни о чем не спросив: мужчины поняли друг друга без слов. Затем рыбак обнял жену и дочь, а лесник — тещу и жену, и оба зашагали вместе навстречу вражеской пушке, которая, казалось, уже заметно приблизилась к городу.

Оставшись в одиночестве, женщины встали на колени и принялись молиться за свою страну и мужчин, которых они любили.

Однако жена Пьера Майяра была лишена той душевной силы и несгибаемой воли, которую передал отважный рыбак Луизе Поммерёй благодаря своей любви к ней и личному примеру.

Растерянность молодой женщины все нарастала и стала настолько нестерпимой, что несчастная совсем потеряла голову. Использовав минуту, когда мать не могла ее видеть, дочь рыбака, не выпуская своего ребенка из рук, в полубреду устремилась в поле, в том самом направлении, куда, как она помнила, ушли двое родных ей людей.