Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур Страница 8

– Pardon?

Она посмотрела на него, не понимая.

– J’en ai beaucoup[11], – перевел он.

– А, вы все-таки говорите по-французски!

Она захлопала в ладоши – мило, по-детски радостно, и собственнически взяла его за руку.

– Идемте, – приказала она и щелчком пальцев подозвала жеребца. Конь продолжал щипать траву, делая вид, что ничего не слышал.

– Viens ici tout de suite, Nuage! – Она топнула. – Немедленно сюда, Облако!

Жеребец взял в пасть клок травы, демонстрируя свою независимость, и неторопливо подошел.

– Пожалуйста, – попросила девушка, и Майкл подставил ладонь под ее ногу и подсадил ее в седло. Она оказалась очень легкой и проворной.

– Давайте.

Она помогла ему, и он сел позади нее на широкий круп жеребца. Она взяла руку Майкла и положила себе на талию. Тело под его пальцами было крепким и упругим, и Майкл сквозь ткань чувствовал тепло.

– Tenez – держитесь, – сказала она, и жеребец направился к калитке в дальнем конце поля, ближайшей к шато.

Майкл оглянулся на дымящиеся обломки «сопвича». Остался только капот двигателя, дерево и ткань сгорели. Майкл почувствовал глубокое сожаление: они прошли вместе долгий путь.

– Как вас зовут? – спросила через плечо девушка, и он снова повернулся к ней.

– Майкл. Майкл Кортни.

– Мишель Кортни, – попробовала произнести она и добавила: – А я мадмуазель Сантэн де Тири.

– Enchantй, mademoiselle[12]. – Майкл помолчал, чтобы подготовить очередной перл на своем вымученном школьном французском. – Сантэн[13] – необычное имя, – сказал он и почувствовал, как она напряглась под его рукой. Он торопливо поправился: – Исключительное имя.

Неожиданно он пожалел, что недостаточно внимательно относился к урокам французского: из-за потрясения ему приходилось сосредоточиваться, чтобы следить за последующим быстрым объяснением.

– Я родилась через минуту после полуночи в первый день 1900 года. Значит, ей семнадцать лет и три месяца, она на самом пороге превращения в женщину.

Тут он вспомнил, что его собственной матери едва исполнилось семнадцать, когда он родился. Эта мысль так подбодрила его, что он сделал еще один глоток из фляжки Эндрю.

– Вы моя спасительница!

Он не шутил, но прозвучало это так глупо, что он приготовился услышать в ответ насмешливый хохот. Но она с серьезным видом кивнула. Его чувства к ней соответствовали собственным быстро возникающим чувствам Сантэн.

Когда-то ее любимцем, кроме жеребца Нюажа[14], был тощий бродячий щенок, которого она нашла в канаве, окровавленным и дрожащим. Сантэн вылечила его, заботилась о нем и любила, но месяц спустя щенок погиб под колесами армейского грузовика, направлявшегося на фронт. Эта смерть оставила в душе Сантэн глубокую пустоту. Майкл был худ, в обгорелой грязной одежде и, казалось, умирал с голоду; она чувствовала, что кроме телесных ран он страдал и от ран душевных. В его удивительно чистых голубых глазах чудилось глубокое страдание; он дрожал – так же, как когда-то ее щенок.

– Да, – решительно сказала она, – я позабочусь о вас.

Шато, если смотреть на него с земли, оказался гораздо больше, чем виделся с воздуха, и намного уродливее. Большая часть окон выбита и заколочена досками. Стены изрешечены осколками, лужайки – в воронках от снарядов: прошлой осенью имение оказалось в пределах досягаемости немецкой артиллерии, прежде чем союзникам удалось снова оттеснить немцев за гряду.

Большой дом казался печальным и заброшенным, и Сантэн извинилась.

– Наших работников забрали в армию, большинство женщин с детьми бежало в Париж или Амьен. Нас всего трое.

Она приподнялась в седле и на другом языке отрывисто сказала:

– Анна! Посмотри, кого я нашла.

Из огорода возле кухни к ним двинулась коренастая, приземистая женщина, с широкими плечами и огромными бесформенными грудями под грязной блузой. Густые темные волосы с седыми прядями убраны в пучок на темени, лицо красное и круглое, как редиска, голые по локоть руки – толстые и мускулистые, как у мужчины, и в земле. В большой мозолистой руке она несла пучок репы.

– В чем дело, kleintjie – малышка?

– Я спасла храброго английского летчика, но он тяжело ранен…

– Мне он кажется здоровым.

– Анна, не будь старой ворчуньей. Помоги мне. Надо отвести его на кухню.

Женщины продолжали разговаривать, и Майкл, к своему изумлению, понимал каждое слово.

– Я не впущу в дом солдата, ты это знаешь, kleintjie! Не хочу, чтобы в одной корзине с моей кошечкой оказался кот…

– Он не солдат, Анна, он летчик.

– И, наверно, такой же назойливый котяра.

Она использовала слово fris, и Сантэн напустилась на нее:

– Ворчливая старуха! Немедленно помоги мне.

Анна внимательно оглядела Майкла и неохотно согласилась:

– У него красивые глаза, но я все равно ему не верю. Ну хорошо, но пусть он только…

– Мефрау, – впервые заговорил Майкл, – со мной ваша добродетель в полной безопасности, торжественно обещаю. Как вы ни привлекательны, я буду держать себя в руках.

Сантэн повернулась в седле и уставилась на него, а Анна выпрямилась и радостно захохотала.

– Он говорит по-фламандски!

– Вы говорите по-фламандски! – уличила Сантэн.

– Это не фламандский, – сказал Майкл, – а африкаанс, голландский язык Южной Африки.

– Нет, фламандский, – возразила Анна, подходя. – Всякий, кто говорит по-фламандски, дорогой гость в этом доме.

И она протянула руки к Майклу.

– Осторожней, – выразила беспокойство Сантэн. – Его плечо…

Она соскользнула на землю, и вдвоем они спустили Майкла с лошади и повели к кухонной двери.

В этой кухне дюжина поваров могла бы приготовить обед на пятьсот персон, но сейчас только в одной печи горел небольшой огонь. Майкла усадили перед ним на стул.

– Принеси свою знаменитую мазь, – приказала Сантэн, и Анна торопливо ушла.

– Вы фламандка? – спросил Майкл. Он радовался исчезновению языкового барьера.

– Нет, нет. – Сантэн огромными ножницами обрезала остатки рубашки вокруг ожогов. – Анна с севера. Она стала моей няней после смерти мамы и теперь считает себя не служанкой, а моей матерью. Она еще в колыбели научила меня своему языку. Но где ему научились вы?

– Там, где я вырос, все говорят на нем.

– Я рада, – сказала она, и он не понял толком, к чему это относится, потому что она продолжала осмотр его плеча.

– Я высматриваю вас каждое утро, – тихо признался он. – Мы все высматриваем, когда летим.

Она ничего не ответила, но он заметил, что ее щеки снова приобрели изумительный призрачно-розовый цвет.

– Мы называем вас своим маленьким ангелом удачи, l’ange du bonheur.

Сантэн рассмеялась.

– А я называю вас le petit jaune – маленький желтый, – ответила она. Желтый «сопвич». Майкл испытал душевный подъем. Она знает его.

А девушка между тем продолжала:

– Я жду, когда вы вернетесь, словно пересчитываю своих цыплят, но часто они не возвращаются, особенно новые. Тогда я плачу и молюсь за них. Но вы и зеленый всегда возвращаетесь, и я радуюсь.

– Вы очень добры, – начал он, но тут из кладовой появилась Анна с каменным кувшином, от которого пахло скипидаром, и настроение сразу изменилось.

– Где папа? – спросила Сантэн.

– В подвале, заботится о скоте.

– Нам приходится держать скот в подвале, – объяснила Сантэн, подходя к началу каменной лестницы, – иначе солдаты раскрадут кур, гусей и даже молочных коров. Нюажа мне пришлось отбивать! – Они крикнула вниз по лестнице: – Папа! Где ты? – Снизу послышался приглушенный ответ, и Сантэн снова крикнула: – Нам нужна бутылка коньяка. – Тон ее стал увещевательным. – Непочатая, папа. Для медицинских целей. Не для тебя, для моего пациента.