Дарья Плещеева - Курляндский бес Страница 83

Алоиз, шедший последним, вовремя сбежал вниз. Двое свитских ворвались в комнату повара, которая оказалась даже не заперта. И тут же они выскочили.

– Ишь ты, – сказал Петруха. – Упорхнула пташка…

– Думаешь, они его ловят?

– Кто их разберет. Вот мы – так точно ловим. Пошли, упустим…

Но московиты уже упустили златокудрого повара. Куда он подевался, выскочив за ворота, они не поняли, хотя пространство перед мостом, по ту сторону рва, просматривалось чуть ли не на четверть версты.

– К графу, – приказал Ивашка, и Петруха даже не возражал.

Графа ван Тенгбергена они застали за странным занятием. День выдался солнечный, безветренный, с травы во дворике, примыкавшем к Алексфлусс, давно сошла роса, и он, разложив рядами книжные листы, перемещался на корточках, как обезьяна, перекладывая их, меняя местами, а иные собирая в стопки. Это зрелище заинтересовало соседок, и они стояли поблизости и на другом берегу речки – так, как выскочили из своих домов, в кухонных передниках, одна – с теркой, другая – со скалкой…

Слуга Ян, осторожно ходя следом за графом, уговаривал его прекратить это занятие и вернуться в дом.

– Оставь меня, мой Санчо, – загадочно отвечал граф.

– Умишком тронулся, болезный, – заметил Петруха. – Ох, чую, зря мы тут торчим. На кой повару безумец? Мало ли, что тайные знаки на двери изобразил? У нас по соседству спятивший дьячок жил – еще и не то на заборе рисовал.

– Повар сбежал без вещей. Сам видел – ему уж на пятки наступали, – ответил Ивашка. – Может, хотя бы за какими-то имуществами к графу заглянет.

– Но не днем. Сам видишь, сколь народу вокруг графа толчется. Побоится.

– Да уж вижу…

Они решили караулить графа поочередно. Ивашка пошел к постоялому двору, добыть хотя бы две краюхи хлеба да пару ломтей сала, к ним жидкого пива в прочный лыковый туесок.

Граф же занимался разрозненной книжкой до вечера – Ян и кушанье ему приготовил во дворе, чтобы не отвлекать от дела. Иногда граф, сев на траву, принимался читать книжные листы, улыбался по-детски, словно обрел сокровище, беззвучно шевелил губами, сопровождая эту немую речь красивыми жестами аристократической руки. Соседские ребятишки передразнивали его, но он их не видел.

– Кто ж знал, что проклятого повара спугнут еще днем, – проворчал Петруха. – Вот теперь и сиди в крапиве…

– Можно в лопухах, – предложил Ивашка, которому с укрытием повезло больше.

Потом к постоялому двору пошел Петруха, принес четыре отваренных яйца – они у земледельцев почитались лакомством. Далеко было до осени, свадебной поры, когда забивали скот и все предавались опасному обжорству, мясо и на постоялом дворе считалось дорогим угощением для богатых людей, а о яйцах Петруха сговорился.

Наконец наступил вечер, тишайший летний вечер, любопытные хозяйки, покормив семьи ужином, укладывали детей спать; мужчины, ненадолго заглянув в корчму, возвращались домой – пьяненькие, но в меру.

– Вот стемнеет, и он притащится, – сказал уставший от ожидания Ивашка.

– А коли он уже на полпути к Либаве?

– Черт его знает… Но Шумилов ошибиться не мог, он у нас никогда не ошибается.

Граф ван Тенгберген собрал в опрятную стопку книжные листы и сел на табурет, запрокинув голову. Что-то этакое он разглядел в черных тучах, из которых показался бок луны.

– Ты приди, моя сеньора,Раздели мою печаль.Или ты о ней не знаешь,Иль тебе меня не жаль? –

негромко произнес он, но произнес по-испански, так что Ивашка с Петрухой ничего не поняли.

Тут-то и появился Арне Аррибо.

– Ваша милость! – окликнул он графа. – Ночь наступила. Давайте-ка полетаем по крышам, и вы мне расскажете новости. Вы ведь были сегодня в замке? Встречались с его высочеством?

– В заколдованном замке? – уточнил граф.

– Нет, в гольдингенском.

– Он тоже заколдован. В нем все не так, как представляется взору, – сказал граф. – Там непременно должны быть зачарованные мавры.

Этот разговор шел на голландском, так что Ивашка с Петрухой почти все поняли.

– Это любопытно. Вы снимали крышу с гольдингенского замка? Видели, что там случилось этой ночью?

– Что я должен был там увидеть? – осведомился граф.

– Может быть, как его высочество допрашивает бегинок? В подземелье замка находятся бегинки, вы их знаете, это сестра Анриэтта и…

– Кто-то посмел взять в плен чистую и непорочную сестру Анриэтту?!

Аррибо, уже совсем близко подошедший к графу, попятился.

– Ваша светлость, вы приходили ко мне? Только вы могли оставить знак – но зачем? Вы что-то видели с крыш? Бегинки его оставить не могли, они схвачены…

– Ты донес на них! – воскликнул граф. – Я знаю! Ты посмел оклеветать чистейших женщин! Если я не вступлюсь за них, то кто же я? Кто – я? Я – цвет рыцарства, зерцало доблести!

И он выхватил из ножен шпагу.

Размахивая клинком, то описывая круги, то со свистом крестя перед собой воздух, граф ван Тенгберген наступал на ошарашенного Аррибо, выкрикивая какие-то фразы на испанском языке. Аррибо отступал, пока не оказался на самом краю каменной кладки, которой в этом месте был укреплен берег Алексфлусс. Тогда он, поняв, что пора спасать свою жизнь, вытащил довольно длинный и широкий нож. Ивашка с Петрухой и не подозревали, что под его одеждой, коротким колетом и узкими штанами, можно спрятать такое оружие.

– Да они сейчас в речку свалятся! – воскликнул Петруха.

И они действительно с криками туда свалились.

Быстрая Алексфлусс потащила их к запруде.

– На помощь! Люди тонут! – по-немецки закричал Ивашка и кинулся бежать к мостику.

– Стой, болван! Найдется кому их спасать! – и Петруха, тоже по-немецки, завопил: – Стража! Стража!

Потом московиты издали наблюдали, как люди с фонарями носятся возле запруды. Там скорость течения была уже ничтожной, и кто-то из стражников сумел, спустившись в воду, поймать за руку то ли графа, то ли Аррибо.

– Глянь, носилки тащат… – прошептал Ивашка.

– И другие… Это они, выходит, в воде подрались?

– Совсем умом повредились…

Московиты издали проводили носилки до северных ворот замка, потом повернулись друг к дружке, разом развели руками: не повезло.

– Ну что, в дорогу? – спросил Петруха, которому Гольдинген изрядно надоел.

– Нет, подождем утра. Утром узнаем, что с этими двумя было. Я чай, ранены, иначе бы их на носилках не утащили.