Крис Хамфрис - Честь Джека Абсолюта Страница 9

Еще несколько мгновений Рыжий Хью присматривался к нему, а потом все так же тихо спросил:

— Ты ведь сторонник низложенного короля, а?

Джек задумался и покачал головой. Если в школьные годы он и был так настроен, то это объяснялось не глубокой убежденностью, а романтическим сочувствием к проигравшему.

— Честно говоря, нет. Правда, я вырос в доме, где мой отец — тори старой закалки — поносил Ганноверскую династию на все лады, хотя и сражался за нее во всех войнах.

— А твоя мать?

— Думаю, матушка сочувствовала делу Стюарта, полагая, что его победа облегчила бы Ирландии путь к свободе. Но в последнее время ее взгляды стали более… радикальными. Думаю, — издал он смешок, — теперь она ни в грош не ставит никаких королей.

Ирландец кивнул, отведя взгляд в сторону, но Джеку показалось, что он нахмурился.

— А ты? — спросил Джек. — Ты сам носил дубовый лист?

Рыжий Хью снова посмотрел на него:

— А то как же, парень. Я был в числе сорока пяти.

— Ты дрался… там?

— Дрался. Стоял под английской картечью в том чертовом болоте. Проливал кровь: и свою, и чужую. Много чужой, да смилуется надо мною Господь.

Джек мысленно вернулся к двум сражениям под стенами Квебека, в которых ему довелось участвовать в прошлом году.

— Я знал шотландца, который тоже был под Каллоденом. Прекрасный человек. Дональд Макдональд из…

— Из Королевских шотландцев! Я знаком с ним и слышал, что он брал ганноверский шиллинг, как я — австрийский. — Он помолчал. — Знал, говоришь?

Джек кивнул.

— Он погиб под Квебеком, во втором сражении.

Ирландец вздохнул.

— Еще один, кому уже не суждено вернуться. Как и Красавчику принцу.

— Стало быть, его дело швах?

— Чарльза Стюарта? Малого, который пьянствует в Германии, повесничает во Франции и строит из себя святошу перед англиканами, лишь бы заручиться их поддержкой? Да уж, нынче мало кто верит в его успех, — возмущенно хмыкнул ирландец.

— А ты?

— Это раньше я был якобитом, — покачал головой Рыжий Хью. — Был, но уже таковым не являюсь. Теперь я занимаюсь собственными делами. — Он повернулся к юному певцу, обвел взглядом собутыльников, по большей части уже мирно спящих, и произнес: — Так-то оно так, но эта песня по-прежнему берет меня за душу. Поэтому, молодой Конор, спой-ка ее еще разок.

Юноша, обрадовавшись, что среди упившейся матросни есть желающие его послушать, охотно откликнулся на просьбу. Рыжий Хью потянулся к двум кружкам рому, вручил одну из них Джеку и увлек его за собой к пузатой бочке с недавно собранной в нее дождевой влагой.

— Старые песни и старые тосты, а? — громко крикнул он, пнув парочку валявшихся у его ног пьяных, отреагировавших недовольным бурчанием. — У меня есть подходящая здравица. За короля, что за большой водой!

Провозглашая тост, Хью со значением поводил своей кружкой над бочкой, и Джек едва не последовал его примеру. Но сдержался. В свое время, посещая якобитские таверны Уайтчепела и Шедуэлла, он не раз прибегал к этому ритуалу, однако тогда его не связывала присяга, принесенная ныне правящему королю, то есть Георгу. Поэтому юноша лишь высоко поднял кружку, а когда ирландец снова повернулся к нему, заявил:

— У меня тоже есть подходящий тост, сэр. Я пью за дружбу и за Рыжего Хью Макклуни.

Если ирландец и насупился, то лишь на долю мгновения: взгляд его снова стал открытым и дружелюбным, на лице расцвела улыбка.

— И за тебя, Джек Абсолют. За тебя!

Глава третья

КАПЕР

Проснулся юноша там, где его сморил сон. Он был в кубрике совершенно один, если не считать козла, деловито жевавшего его рубашку. Однако пробудился Джек вовсе не от толчков губ животного, а, как он понял, когда козел побрел прочь, от отсутствия каких-либо толчков вообще. По всей видимости, «Нежная Элиза» намертво остановилась.

Вставая, юноша покачнулся, причем опять же не потому, что в голове его еще бродил хмель, а в прямой связи с тем обстоятельством, что пол кубрика был наклонен под большим углом, чем обычно. Джеку вспомнилось, как однажды за ужином капитан Линк вдруг вслух посетовал на недостаточную остойчивость своей лохани. Под парусами она, мол, еще держится, а вот не на ходу начинает крениться, норовя вообще лечь на борт.

«А почему она, черт возьми, не на ходу?» — внезапно спросил себя Джек. А ну как судно, пока он тут дрых, добралось до какого-нибудь порта и уже встало на якорь?

Вдохновляемый этим предположением, он поспешил к трапу, обдирая колени и стукнувшись напоследок головой о край люка, выбрался на орудийную палубу (пушками там и не пахло, но зато вся она была заставлена бочками и клетями с товарами), затем стал резво взбираться по еще более крутой лестнице к солнечному свету, такому слепящему, что последние ступеньки он одолевал, прикрывая рукой глаза.

Наверху все это сочетание ощущений, порожденных мышечным напряжением, духотой, яркими солнечными лучами и похмельным головокружением, вызвало в нем такой мощный рвотный позыв, что первым делом он, шатаясь, побрел к правому борту (хотя тот и был сильно задран), где прямо у поручня его вывернуло наизнанку. Только существенно очистив желудок, Джек смог понять, что ни о каком заходе в порт нет и речи. Море — спокойное, ровное, гладкое, словно утиные пруды в Гайд-парке, — расстилалось вокруг, куда ни кинь взгляд. Подняв глаза, он увидел бессильно обвисшие паруса, а обратив взор к левому борту, обнаружил, что там, несомненно усугубляя и без того изрядный крен «Нежной Элизы», собралась вся команда. Мореходы стояли спиной к нему, их внимание, к счастью, было сосредоточено на чем-то другом. Надеясь, что, может быть, они видят сушу, и углядев среди серых роб сияющее белизной полотно великолепно пошитой рубашки, Джек направился к ним.

— Что там? — спросил он, вклинившись между ирландцем и судовым экономом.

Те вместе с дюжиной других моряков что-то рассматривали в подзорные трубы.

— И почему это вы…

— Тихо!

Палец, покрытый мелкими рыжими волосками, поднялся к губам, потом, описав в воздухе полукруг, указал вдаль, и взор Джека устремился туда же. Поначалу он ничего не увидел — отражавшееся в воде солнце слепило глаза, — но, прищурившись, разглядел-таки то, на что неотрывно глазел экипаж…

Корабль. Поскольку в пустом океанском просторе сопоставить размеры его было не с чем, то и определить расстояние до него с уверенностью не представлялось возможным. Однако он находился достаточно далеко, чтобы фигурки людей на палубе оставались неразличимыми, и в то же время дистанция позволяла установить, что паруса его тоже обвисли.