Владимир Топилин - Дочь седых белогорий Страница 9

У шамана Михаила не было в руках бубна. Он не носил амулет из зубов рыси, росомахи и медведя. Он не был одет в шкуры неведомых животных. Но Пэкта боялась его грозного голоса, длиннополой, развевающейся при ходьбе парки. Она боялась креста, которым тот махал во время своих проповедей. Пэкта боялась небесных кар и угроз, сыпавшихся из уст странного шамана. Вместе с Пэктой боялись все эвенки. Все падали на колени и бились головами о землю перед распятием, как велел того шаман Михаил. Чтобы задобрить гнев русского Бога, тунгусы давали ему пушнину. Пэкта давала тоже. Она отдала шаману пять соболей Загбоя. Тех, самых лучших из тридцати, за что Загбой хотел взять у русских купцов ружьё сыну.

Шаман Михаил сам выбирал их из потки Загбоя и сказал, что русский Бог останется доволен Загбоем и пошлёт ему удачу и благополучие. Он стал ласковым и три раза погладил Пэкту по голове. Он даже назвал Пэкту сестрой и дал ей поцеловать русского Бога. Русский Бог был нарисован на доске разноцветными красками и смотрел на Пэкту внимательно и строго. Все эвенки целовали русского Бога много раз. За это шаман Михаил обещал просить у Бога много удачи для всех охотников.

Загбой был очень удивлён рассказом пьяной жены и сыновей. У него, как и у всех охотников племени Длиннохвостой Выдры, было много богов. Он знал бога огня и удачи, верил в бога земли, воды, тайги. У его богов были верные послушники – духи, которые исполняли их волю и приносили людям либо благоденствие, либо горе. Эта вера жила в душе Загбоя с младенческих лет и была придумана не им и даже не предками, жившими в этих краях много веков назад, а тяжёлой кочевой жизнью и Его Величеством Временем.

Каждый дух имел свой образ. Перед каждым необъяснимым явлением природы Загбой обращался к тому или иному духу с просьбой и благодарил его за что-то. Но сегодня, после шокирующего рассказа Пэкты, он никак не мог понять, как можно просить благополучия, удачи или благодарить за все только одного бога? Как может Бог русских один перевоплощаться во все образы духов и действовать за всех одним лицом и отвечать за всех?

Но самое главное, Загбой не мог себе представить, как можно предать своих богов и духов, которые из поколения в поколение несли тунгусам веру, надежду, удачу, благополучие и, самое главное, – продолжение рода, жизни?

Он спрашивал сам себя и не находил ответа на собственные вопросы. Добиться чего-то вразумительного от Пэкты ему не удалось. Тогда он обратился к всемогущему покровителю и благодетелю – духу Огня. Так было всегда, когда ему было тяжело или просто требовалась чья-то помощь. Загбой бросал в костёр лучшие кусочки мяса и жира, задабривал всемогущего покровителя. Если костёр был благосклонен к человеку, он начинал говорить. Огонь всегда подсказывал охотнику правильные шаги в дальнейшей жизни, предупреждал о возможной опасности и радовался успехам и удачам.

Но в эту ночь Огонь не хотел разговаривать с Загбоем. Более того, его поведение было непонятным и непредсказуемым. Принимая кусочки жира, он сердито трещал и шипел. От самых сухих поленьев летели снопы искр. А пламя Огня, как будто предвещая беду, горело не ярко-красным цветом, как это было всегда, а голубым и даже зелёным.

Очень скоро Загбой понял причину поведения своего могущественного друга. Это произошло рано утром, когда разлохматившиеся тучи разорвал первый луч солнца. Из чума выбежал Хактын и с топором в руках бросился на отца. Его глаза были безумны. Лицо исказилось в страшных судорогах. На губах выступила пена. Загбой едва увернулся от занесённого над головой оружия и с большим трудом придавил сына к земле. Тот рвался, бессвязно грозил возмездием.

Пришлось связать Хактыну руки и ноги крепкими сыромятными ремнями. Отец понимал, что у сына всего лишь приступ агрессии. Однако было непонятно, чем было вызвано такое поведение юноши: либо последствиями продолжительного пьянства, либо какой-то непонятной болезнью.

А из чума слышались тяжёлые стоны. Младшего сына лихорадило. Несмотря на то, что он лежал в тёплом меховом спальнике, просил накрыть его оленьими шкурами. У Пэкты покраснели глаза. Её движения сделались медленными и неуверенными. Больная женщина говорила, что её тело заполонила суровая зима, которая леденит сердце морозом и ломает кости.

В голове Загбоя замелькали воспоминания далёкого детства. Страшная догадка парализовала сознание. Отбрасывая ее прочь, всё ещё на что-то надеясь и сомневаясь, он пытался успокоиться и успокоить ничего не понимающую, плачущую Ченку. Предчувствуя самое худшее, он постарался оградить дочь от близкого общения с матерью и братьями и приказал собрать все вещи, которых ещё не касались руки больных, и перенести их подальше в сторону. А сам, взяв в руки топор, принялся рубить новые шесты для отдельного чума. Когда новое жильё было готово, он закрыл под пологом шкур дочь, а сам постарался хоть чем-то помочь жене и сыновьям, чью плоть захватила в тиски смерть.

Долго, очень долго Загбой сидел над скованными в судорогах телами близких и дорогих ему людей, выпрашивая знакомыми ему заклинаниями и молитвами помощи у всемогущих духов. Густой и едкий дым костра заполонил жилище кочевника. Пар от кипящей в казане воды омывал пожелтевшие лица больных. Но все старания и попытки лечения были тщетны, бесполезны.

Едва нахмурившееся солнце коснулось линии горизонта, в страшных, спазматических муках умер Хактын. К этому времени беспощадная лихорадка захватила Пэкту и младшего сына. Загбой уже понял, что последует за этим. Понял потому, что в его памяти жили страшные воспоминания детства, когда от эпидемии чумы вымерла половина рода Длиннохвостой Выд ры. Загбой чувствовал, что трагедии не избежать. И знал, что теперь ему предстоит сделать.

Когда он наконец-то покинул своды чума, то увидел, что на стойбище творится невообразимый хаос. Из соседних чумов слышалась тяжёлая перебранка дравшихся соплеменников. Кто-то в безумии резал ножом оленей. Неожиданно неподалёку раздался резкий выстрел, породивший жалобный предсмертный визг собаки.

Больше не задерживаясь ни на минуту, Загбой быстро поймал семь своих оленей, завьючил их потками с вещами из нового чума и приготовился в дорогу. Он не стал брать с собой продукты, провиант, что выменяла Пэкта у русских купцов на покруте. Охотник бросил парки, спальники, шкуры оленей, посуду и оружие, чем уже пользовались после приезда от русских жена и больные сыновья. Собираясь в дорогу, Загбой видел, что, следуя его примеру, в путь собираются другие, ещё не заразившиеся чумой семьи из его племени.

Стараясь не допустить ещё одной беды, охотник не подпускал Ченку к чуму, в котором стонала и бредила обречённая Пэкта. Он посадил дочь на спину ведомого учага и, не оглядываясь, погнал свой маленький караван в сгущающиеся сумерки подступающей ночи. Какое-то время, не понимая происходящего, девочка молча смотрела назад.