Владимир Андриенко - Гладиаторы Страница 9

А если умереть, бросившись на своих поработителей? Это также будет красивая смерть! Но кто оценит её? Что он докажет этой смертью? Не назовут ли его товарищи по казарме такой подвиг глупостью?

Да и на кого ему кинуться? На Квинта? Но что даст смерть простого рутиария — одного из тысяч подобных жестоких наставников? На Акциана? Но дак совсем не испытывал ненависти к этому мужественному человеку. Больше того он уважал его и даже преклонялся перед ним…

— Децебал! — в слуховом окошке показалась голова Кирна и вывела дака из задумчивости.

— Это ты, Кирн?

— Я. Квинт сильно зол на тебя. Я слышал его разговор с одним из надсмотрщиков. Он требует, чтобы ты просидел в карцере еще неделю и получил пятьдесят плетей у столба позора.

— Но меня уже отхлестали розгами.

— Квинт говорит, что этого мало. Розги, по его словам, существуют для воспитания детей. А для таких как ты, это снова он говорил, нужны плети с таволгой.

— А это еще что за таволга?

— Не знаешь? Крайне неприятная вещь. Прутья с шипами. Когда такая штука врезается в кожу, то выдирает целые клочья.

— Но я ведь ничего не сделал этой свинье. Только кнут его сломал. А нужно было зубы выбить.

— Тогда бы это назвали бунтом и тебя бы насмерть засекли.

— А что же Акциан? Ему то это невыгодно чтобы меня выводили из строя надолго!

— Ему да. Но он бывает в казармах все реже и реже. Квинт и его компания здесь всесильны. Что ему будет, если кто-нибудь из нас подохнет? Да почти ничего. Тебе еду приносят?

— Кусок хлеба в день. Хлеб и вода. Вот и вся моя еда!

— Я принес тебе бобов, — грек бросил в камеру узелок.

— Спасибо, друг. Но не стой здесь долго, а то ещё заметит эта свинья, Квинт.

— До встречи, брат.

На следующее утро за Децебалом пришли два надсмотрщика.

— Выходи, — один из них грубо толкнул гладиатора.

— Что? Мой срок закончился? — спросил дак, вскакивая с лежанки.

— Да. Теперь пришло время угощения, — мерзко загоготал другой.

— Твою спину сейчас немного погладят таволгой.

Уже все было готово для экзекуции. На средине двора в землю был вкопан толстый гладкий столб. К нему привязывали в наказание тех, кто был недостаточно расторопен во время тренировки или дерзок с учителями фехтования. Рядом со столбом позора стояли деревянные козлы, которые вынесли, для того, чтобы растянуть на них тело для порки.

И только за тем Децебала привяжут к столбу. После порки знаменитой таволгой.

Все гладиаторы школы были собраны во дворе. Квинт позаботился о публичности наказания.

— За дерзость и наглость этот раб получит сполна! Я приговариваю его к 50 ударам плетью с вплетенными прутьями таволги! Это урок всем рабам! Ваша главная задача — подчиняться! Инициативу вы можете проявлять только на арене, дабы спасти свои никчемные жизни! — громко провозгласил рутиарий. — За неповиновение — наказание! За злостное неповиновение — смерть! Вы еще не поняли кто вы такие?! Вы варвары, захваченные в плен непобедимыми легионами Рима! Вы дерзнули поднять оружие против священного города, за которого стоят боги!

Толпа гладиаторов угрюмо молчала. Жестокость рутиариев, зачастую вчерашних рабов, была обычным делом в гладиаторских школах. И потому такие речи ни у кого не вызывали удивления.

— Вам сохранили жизни только для того, чтобы вы до конца своих дней развлекали граждан великого Рима и умерли для удовольствия римлян! Это ваш долг и это ваша судьба! Кто не хочет понять этой истины получит смерть! Пусть наказание этого раба станет для всех хорошим уроком!

Квинт жестом указал палачам на Децебала, и они уже кинулись к нему, но в этот момент в ворота в сопровождении охраны вошел сам ланитса Акциан, хозяин школы гладиаторов.

— Что это здесь происходит, Квинт?

— Публичное наказание, господин.

— Дака? — Акциан жестом приказал освободить гладиатора. — И что же он такого совершил, что заслужил таволгу?

— Этот раб дерзок и склонен к бунту. Такого опасно держать в казармах, господин.

— Но таволга надолго выведет его из строя, Квинт. Мне гладиаторы необходимы для того чтобы приносить мне деньги.

— Это так, господин. Но покорность — главный закон в гладиаторских школах!

— Покорность нужна! Но сейчас, все наказания отменяются, Квинт. У нас есть заказы! Пришла пора проверить, на что способны твои воспитанники. Это и для тебя проверка, как для рутиария. Конечно это совсем не большие игры, но тоже можно неплохо заработать.

— Наши гладиаторы покажут себя в лучшем виде. У нас есть ряд отличных бойцов.

— Смотри не опозорь школу ланисты Акциана пред школой капуанцев. Они привезут ряд хороших бойцов.

— Капуанцы? — Квинт презрительно ухмыльнулся. — Разве эти могут быть достойными соперниками?

— Но многие утверждают, что капуанцы недурно владеют мечом. Не стоит недооценивать противника, Квинт. Это зачастую плохо заканчивается.

— Я знаю школу в Капуе очень хорошо. Щенки! Двойным выпадом они не владеют. Только и похвальбы, что они из школы, где был рутиарием сам Спартак. Попомни мои слова, господин, они нам проиграют.

— Хорошо если так! Тогда мы приблизимся к Риму на один большой шаг!

— Да, господин, — Квинт поклонился и приказал слугам убрать козлы для экзекуции.

— Заставь всех работать! Чего они стоят? — ланиста проследовал в дом рутиариев.

— Будет исполнено! — рутиарий еще раз поклонился и повернулся к гладиаторам. — Всем тренироваться! Разбиться по парам, как я вас распределял вчера! Кто будет плохо работать — получит таволгу! Работать!

Все гладиаторы вернулись к своему привычному занятию. Тренировка теперь проводились с удвоенным рвением. Квинт решил доказать свои таланты Акциану и подтвердить мнение, что именно он лучший рутиарий в этом городе…

Иудей Давид был одним из лучших учеников школы Акциана, несмотря на свою худощавую фигуру. Он владел любым оружием в совершенстве, и в бою словно танцевал, появляясь то тут то там. Из всех учебных схваток он выходил победителем. По школе даже прошел слушок, что иудей владеет каким-то секретным заговором или амулетом. Его вещи уже несколько раз обыскивали в его отсутствие в поисках этого волшебного талисмана, но никто ничего не нашел.

Каждый вечер Давид кормил голубей, набрав в свой деревянный учебный шлем целые пригоршни хлебных крошек, которые он всегда запасал для птиц.

— Зачем тебе это, Давид? — спросил Децебал. — Мало ли у нас своих проблем? Ведь мы не на родине.

— Эти птицы не знают родины, друг.

— Ты не прав, брат. У каждой живой твари есть родина. И они, как и мы, люди, её любят. И всегда туда возвращаются. Но на них нет цепей и ошейников и они свободны лететь куда вздумается.