Константин Нефедьев - Могила Таме-Тунга Страница 10

Это была моя большая ошибка. Я отлично мог бы обойтись и без твоей помощи.

— Ну так в чем же дело? — иронически спросил Мартино.

— Теперь уж ничего не поделаешь. Мы связаны с тобой одной веревочкой. Скажи, Мартино, ты много бродяжил по лесам, тебе не попадался на дороге индеец по имени Чекаро-Маноко?

— Попадался. Я знаю его. Он известен как лучший проводник Верхней и Средней Амазонии, а также как горький пьяница и азартный картежник. Чекаро-Маноко в переводе означает: Сушитель Голов.

— Правильно! Он действительно считается большим знатоком по части приготовления сушеных человеческих голов, хотя его племя этой стряпней никогда не занималось.

— Ближе к делу, Агурто! — перебил его Мартино.

— Так вот, лет десять тому назад, а может, немногим больше, Сушитель исчез и пропадал несколько месяцев. Ходили слухи, будто бы он отправился в Перу на реку Мараньон, нанявшись проводником к каким-то португальским изыскателям. На самом же деле Сушитель в Перу не был. Он ходил с искателями кладов куда-то на плоскогорье Мату-Гросу или к верховьям Топажоса, но куда именно — неизвестно.

Знаю только, что вернулся он с деньгой и, видимо, немалой.

— Откуда тебе все это известно, Агурто?

— Рассказывали верные люди. Сушитель несколько месяцев подряд кутил в кафезино «Осьминог и мадонна». Бросал деньги почем зря, угощал всех чистым ромом, хвастался своим богатством. Потом его видели в Куритибо в компании картежников, где он вел азартную игру. Видимо, там он и продул свои капиталы, потому что, когда у него не оказалось денег, он проиграл одному моему дружку — тоже индейцу — прозрачную пластинку. Верней он не проиграл, а дал под залог и выкупить не смог: промотался. И вот недавно дружок, нуждавшийся в деньгах, продал пластинку мне. Я же сдуру отдал ее тебе, поверив в твою честность.

— Насчет честности лучше б ты уж не заикался, Агурто. А где вторая пластинка с футляром?

— К ней-то я и клоню разговор. Она осталась у Сушителя Голов. Совсем недавно он вновь вдруг появился в кафезино «Осьминог и мадонна» уже без денег, совершенно спившийся. Сушитель подсел к кутившим морячкам, начал хвастать, что он может стать самым богатым человеком в мире, что он знает, где хранится клад индейского вождя и тому подобную чушь.

— Ну, а дальше?

— Дальше началась драка, и кто-то в суматохе всадил Сушителю между ребер нож.

Его перенесли в тихую комнату, вызвали по его просьбе попа, он исповедался и передал попу пластинку с футляром и просил отнести ее в музей. Таким вот образом она и попала к ученому старику.

— Откуда же тебе известно, Агурто, что говорил Сушитель попу на исповеди?

— Попу пришлось познакомиться со мной. Видел бы ты, каким он стал разговорчивым, — усмехнулся Агурто. — Он-то и рассказал мне, что Сушитель с компанией искателей кладов были…

— Как? Они были в храме? — с тревожной ноткой в голосе перебил вдруг Мартино.

— Ну вот ты и выдал себя, дружище. Выходит, все это — не сказки? Так, что ль?

— Еще посмотрим. Давай дальше выкладывай!

— Так вот, Мартино. Пластинка в футляре, которая находилась у Сушителя, а затем через попа попала к директору музея, сейчас находится, предположим, у… меня, — самодовольно усмехнулся Железный Капитан, выколачивая трубку о ствол дерева.

— Значит, это ты стукнул профессора в Национальном музее?

— Я не хотел трогать старичка, но он собрался закричать, а мне это было бы вовсе некстати.

Некоторое время Мартино внимательно изучал пепел сигареты, пальцы его слегка дрожали. Предвечерний блеклый туман медленно подымался от земли, уползая вновь в чащу деревьев длинными извилистыми полосами. Воздух уплотнился, стал влажным, душным.

— Значит, пластинка с описанием дороги к могиле вождя находится у тебя? — прямо спросил Мартино.

— Значит, отныне ты признаешь существование этой могилы? — угрюмо переспросил Агурто. — Не думай, Мартино, что я такой уж неуч. В свое время и я бывал в колледже, корпел над всякими премудростями. Не всегда моим домом была палуба корабля! — На лице Агурто мелькнуло странное выражение, чуть дрогнули толстые губы. — А сейчас скажи правду: в твоих жилах есть хоть немного индейской крови?

— Кажется, один из моих предков по материнской линии был из племени кечуа, — нехотя ответил Мартино.

— Я давно догадывался, что ты не чистокровный белый. А в моих жилах течет чистая испанская кровь! — вдруг свирепо заговорил Агурто, стукнув кулаком по стволу. — Эта кровь повелевает мне никогда не бросать того, что уже начато. Я хочу, должен разбогатеть, Мартино! Нет таких преград, через которые я не пробьюсь! Я хочу жить в роскоши, пить не вонючую кашасу[4], а благословенный ароматный французский коньяк, жить в отеле и валяться на пляже Копакабана[5]. Я многого хочу, Мартино!

— Жди меня через неделю на этом месте, но не забудь прихватить вторую пластинку с собой. Иначе мы не договоримся.

— Ты мне не доверяешь?

— Нет.

— Ладно, Мартино, принесу, клянусь парусами Колумба! Как бы мне хотелось, чтобы эта неделя окончилась завтра!

— До завтра нужно дожить, — загадочно подмигнул Мартино. — Очень возможно, что завтра ты повиснешь на прочной ореховой перекладине и тебе никакого дела не будет до вкуса и аромата французского коньяка.

Агурто потемнел.

— Советую тебе, Мартино, в следующий раз такие шутки придерживать в своем трюме!

— А ты думаешь, что за шутку, которую ты сыграл со знаменитым ученым, полагается нечто меньшее ореховой перекладины?

Агурто презрительно расхохотался.

— Я всегда подозревал, Мартино, что у тебя не все благополучно не только с кровью, но и с храбростью. Слушай внимательно! Я бывал в щупальцах спрута, величиной вот с этот ствол… Своими глазами видел тигровую акулу, которая насыщала свою утробу в трех футах от моей трубки, когда наша лайба бросала вечный якорь возле острова Вознесения. А для того, чтобы понять, что это такое, — Агурто еще больше распалялся, — можно сказать, что это порождение сатаны перекусило пополам четырех здоровенных ребят с такой быстротой, точно они были самые обыкновенные макрели. Вся вода вокруг нас имела такой цвет, точно мы купались в крови. Из тринадцати человек моего экипажа, да будет проклято во веки веков это число, один я остался в своем уме. Остальные рехнулись и их головы стали похожи на цветущий миндаль.

— Я много наслышан о твоих подвигах, — проговорил Мартино и встал, давая понять, что свидание окончено, — но скажи, неустрашимый Капитан, бывал ли ты в настоящей амазонской сельве, видел ли ты свободных индейцев?