Андрей Цаплиенко - Империя Четырех Сторон Страница 11

Преследователи тоже говорили себе «нет», вкладывая в отрицание несколько иной смысл, нежели беглец. «Не уйдешь», – дышали они ему вслед, и Чинче казалось, что боевой клич на выдохе обжигает ему лопатки. Он прибавил ходу. Быстро! Еще быстрее! «Жизнь или смерть?» – стучала кровь в синих от напряжения венах на висках. «Жизнь!» – подсказала Чинче улица, и он увидел открытое пространство в конце серого коридора. Выскочить из него, а потом свернуть направо и скрыться в темноте прохладной ночи. До конца улицы оставалось совсем немного. Чинча, не снижая скорость, сделал шаг шире. Он представил себя горным быстрым животным, так легко и грациозно перескакивающим с камня на камень. И от этого у архитектора прибавилось сил и темпа. Он уже почти ушел от преследователей и едва коснулся рукой стены, чтобы поменять траекторию движения, свернуть направо. И тут получил мощный удар. Ему на мгновение показалось, что все двенадцать ярусов каменных блоков закачались и рухнули на него, как горный оползень. А за первым ударом последовали еще. И еще. И, не найдя в себе сил сопротивляться этой болезненной лавине, беглец позволил своему сознанию уйти в мягкое, как солома, ничто.

Cinco. Ver el Mundo

– Чинча, Чинча, строитель, ты пришел в себя?

Ему было почудилось, что голос принадлежал солдату, его товарищу по добровольной ссылке, в которую они отправились по собственной стране.

Строитель попробовал разомкнуть веки, но у него ничего не получилось. Глаза – это двери, через которые человек впускает в себя впечатления и выпускает эмоции. Но эти двери были словно заколочены. Что-то мешало Чинче взглянуть на мир. Он попытался сделать усилие над собой, но у него ничего не получилось. Веки не открывались. Сознание постепенно возвращалось к нему, растекалось водой по мышцам, наполняя сосуд его тела ощущениями. Но эти ощущения нельзя было назвать приятными. Его руки, ноги болели от ударов, мышцы непроизвольно сокращались от судороги, которая заставляла ныть и суставы. К Чинче вернулось понимание того факта, что он был захвачен врасплох и, очевидно, избит. Он застонал от нарастающей боли и попытался снова открыть глаза, теперь гораздо резче. И снова не смог. Веки отозвались целой вереницей мелких очагов боли. Не стоило обращать внимания на каждый из них по отдельности. Но вместе они представляли собой цепочку непреодолимого страдания в области глаз. И непонятнее всего был тот факт, что глаза не открывались. Чтобы облегчить боль, Чинча хотел было протереть глаза руками, но чья-то ладонь остановила порыв архитектора. Но это была не крепкая солдатская, а узкая девичья рука.

– Не пытайся открыть глаза, Чинча. У тебя ничего не получится, – нежный и в то же время низкий голос, зазвучавший в ушах у архитектора, коварным теплом соблазна уходил куда-то в подсознание. А может быть, и еще ниже. Анестезия его обертонов сняла боль. Но смысл слов, которые женщина произнесла потом, тут же вернул ее.

– Почему не получится?

– Тебе пришили веки. Верхние к нижним.

Звучало унизительно и – самое главное – непонятно.

– Они хотели, чтобы ты навсегда забыл то, что видел. Они и уши хотели тебе запечатать. И рот.

– Зачем? – искренне удивился Чинча.

– За то, что ты слышал запрещенные вещи. И говорил слова, которые тебе не подобает произносить.

Архитектор вслушивался в речь собеседницы.

– Но при чем тут мои глаза?

– Честно говоря, не знаю, – сказала обладательница красивого голоса. – Думаю, они хотели, чтобы ты превратился в ходячее растение.

И девушка, упредив вопрос Чинчи, стала рассказывать историю о том, что в древности существовало такое диковинное наказание: человека лишали всех основных чувств, и он, потеряв связь с внешним миром, медленно и мучительно сходил с ума. Обычно, в дополнение к зашитым ушам, рту и векам, жертве обрубали кисти рук и останавливали потерю крови. А затем человека прогоняли прочь. Чинча мысленно содрогнулся, представив себе, что могло бы с ним случиться, если бы не чудесная спасительница.

– Подожди, я попытаюсь обрезать нитки, – сказала она.

Тонкое лезвие неприятно и опасно коснулось его век. Кожа больно натягивалась всякий раз перед тем, как обрывался плотный шов. После каждого движения ножа Чинча морщился и стонал. А девушка лишь посмеивалась.

– Не открывай сразу глаза, – сказала она, закончив работу.

– А то ослепну от твоей красоты? – пошутил Чинча.

– Вовсе не от нее, – получил он ответ, который можно было бы счесть нескромным.

Он поднял веки, и тут же зажмурил их, получив световой удар невероятной силы. Он снова попытался открыть глаза, теперь уже медленно и осторожно, и тут заметил то, что действительно слепило глаза. Перед ним была отполированная до зеркального блеска огромная золотая плита. Она стояла посередине круглой комнаты со сферическим потолком, в центре которого виднелось отверстие. Через него бил солнечный луч, попадая на поверхность плиты, чтобы, отразившись от нее, атаковать зрачки архитектора. А по дороге оставить нервный блик на золотом ноже с мелкими фигурками животных вдоль острого лезвия, застывшем в руках девушки. Она действительно была очень красивой. Что не мог не отметить даже слегка ослепший глаз молодого строителя.

Чинча словно оцепенел. Но не от девичьей красоты, а от того, что он увидел на поверхности золотой плиты. Плита была довольно внушительных размеров. Если бы ее можно было поставить рядом со стенами улиц Куско, которые, и это всем известно, сложены из гигантских валунов, то она наверняка достигала бы верхнего ряда камней. По форме плита напоминала боевой щит воина, отполированный до зеркального блеска. Хотя смотреться в него было бессмысленно, поскольку солнечный свет, отраженный в золоте, больно бил в глаза. Глядеть на золотое зеркало можно было только под углом, и Чинча довольно быстро нашел удобную точку, как только девушка позволила ему встать. Именно так он разглядел на гладком отполированном золоте небольшие неровности. Барельефы, изображавшие солнце, землю и людей. Это была группа миниатюр, и каждая из них определенно несла какой-то смысл. Вот солнце, у самого верхнего края золотого щита. Оно разбрасывает во все стороны лучи, словно стрелы разной длины. Несколько острых наконечников нацелены на неровную волнистую линию, протянувшуюся слева направо через всю поверхность золотой плиты. Очевидно, это вода. Скорее всего, линия символизирует великое озеро Титикака, из которого вышли на берег прародительница всех жителей империи Мама Окльо и ее супруг, первый Великий Инка по имени Манко Капак. А вот они снова вдвоем, священные супруги, засевают зернами кукурузы благодатные поля, и ростки, поднимаясь все выше и выше, радуют великий народ. Воины и земледельцы идут вперед и раздают свои знания другим людям. Две тонкие фигуры обнимают друг друга. И это явно обычные люди. Не правители. Мужчина и женщина.

И еще что-то заметил Чинча на золотом поле гигантского щита. Две спирали. Они сплетались друг с другом, переползая, словно гусеницы, с левого нижнего края на правый. В некоторых местах тела гусениц пережимали искусно выполненные узелки, превращавшие линии в кипу, узелковое письмо. Смысл золотого сообщения мог осилить только опытный кипукамайок, чтец посланий. Чинча тоже умел читать узелки, но вдумываться в смысл написанного не было особого желания. Когда Чинча подошел еще поближе к щиту, он заметил, что линии, свивающиеся в спирали, составлены из мелких рисунков. Это были животные, почти такие же, как на ноже в руках у девушки. Но какие же странные это были животные. Похожие на зубастых крокодилов, но с длинными шеями и такими же длинными хвостами. Их горбатые спины были увенчаны настоящими заборами зубчатых пластин, а четырехпалые лапы оснащены перепонками, как у гигантских жаб, обитающих в священном озере Титикака. Животные держали друг друга за хвосты зубами, и как только Чинча шагнул назад, снова сработал визуальный эффект: вереница зверей превратилась в нить спирали. Рука девушки легла на плечо строителя. Его взгляд задержался на фигурах двух влюбленных, прежде чем Чинча обернулся.

– Отверстие в потолке, свет, золото, – сказал он задумчиво. – Это ведь все не случайно?

– Конечно, нет. Так было задумано, – улыбнулась его спасительница. Хотя почему нужно думать, что именно она его спасла? Она сумела открыть ему глаза, не больше. Вряд ли такая хрупкая девушка могла бы справиться с его мрачными преследователями. Надо будет все у нее выяснить.

– То, что я здесь вижу, далеко от совершенства. Нет ощущения того, что свет солнца это золото.

– Ну, не все то золото, что блестит, – улыбнулась девушка. – Этот тайник построил мой отец.

– Так это тайник, а не храм? – удивился Чинча.

Он снова окинул придирчивым взглядом помещение, в котором находился. Довольно просторное, оно действительно напоминало храм, по крайней мере, своим интерьером. Полусферическая комната, с отверстием в потолке, резные изображения людей и животных на стенах. И, конечно, золотой щит посередине.