Андрей Цаплиенко - Империя Четырех Сторон Страница 12

– Так это тайник, а не храм? – удивился Чинча.

Он снова окинул придирчивым взглядом помещение, в котором находился. Довольно просторное, оно действительно напоминало храм, по крайней мере, своим интерьером. Полусферическая комната, с отверстием в потолке, резные изображения людей и животных на стенах. И, конечно, золотой щит посередине.

– Так, так, так, – бормотал архитектор, продолжая осмотр.

Золотая плита с символами Матери Земли и произошедших от нее народов Империи Четырех Провинций. Хранится в музее при соборе Санто Доминго в Куско

– Тебя что-то удивляет? – спросила девушка.

– Многое, – сказал Чинча после недолгого раздумья.

– Тогда задавай вопросы.

Вопросов действительно было великое множество. Чинча начал с профессиональных.

– Скажи мне, как твой отец мог построить полусферический потолок без единой колонны, которая его поддерживает. Каменный потолок таких размеров неминуемо должен был бы рухнуть под собственным весом. А он, я вижу, опирается на несущие стены и не падает.

– Этот потолок не каменный.

– То есть как?

Чинча решил про себя ничему не удивляться, но тут же ему пришлось отказаться от собственного решения. Особенно после того, что рассказала девушка. Это было куда интереснее золотой плиты, отполированной до блеска. Сияние гения мастера, придумавшего это здание, затмевало блеск золота. Человек, заставивший потолок висеть в пространстве, придумал новый строительный материал. Для его производства нужна была известь, вода, мелкие камни и еще много всяких элементов, впрочем, не столь уж и важных. Как понял молодой строитель, все это смешивалось и превращалось в вязкую массу. Когда она высыхала, то становилась прочнее самого прочного камня. Важно было вовремя придать ей нужную форму, пока она еще влажная. Для этого использовались деревянные конструкции, с помощью которых масса, начинавшая густеть, поднималась на нужную высоту, то есть туда, где, собственно, сейчас можно было видеть потолок.

– У моего отца, который придумал, как строить такие здания, было немало секретов, – продолжала девушка слегка возбужденным голосом. Было понятно, что она гордится и отцом, и его постройкой. – Например, как придать этому новому стройматериалу необходимую форму. И отец блестяще решил эту задачу, расположив по всей форме купола специальные тонкие балки. Их не видно, строительный материал их скрыл под собой. Но они внутри, и, поверь, именно на них держится вся эта мощная конструкция. Гениально?

– Да, – восторженно согласился Чинча.

Восхищение и зависть – вот что он чувствовал, глядя на потолок. И тут же нашел, чем потешить собственное тщеславие.

– Я это сделал лучше, – он указал на отверстие, через которое в помещение попадал свет.

– Интересно, – сказала девушка, чуть наклонив голову влево. Словно пытаясь взглянуть на своего спасенного гостя под другим углом. Иначе.

– Смотри, – объяснял ей Чинча спокойным голосом, а внутри дрожал еще больше, чем тогда, когда рассказывал суть своего открытия Вильяк Уме. – Здесь свет льется равномерно, чтобы полностью заливать этот золотой щит. Если его сделать в несколько раз меньше, то можно добиться эффекта золотого дождя. Два раз в год, в дни равноденствия, солнце будет проходить над этим отверстием, и в течение нескольких часов у тех, кто находится внутри помещения, перед глазами будет литься золото.

– Ты откуда знаешь? – спросила удивленная спасительница.

– Я нашел эту точку золота. Я превзошел создателя этого здания.

Тщеславие настолько распирало Чинчу, что, казалось, он на мгновение прибавил в росте. В глазах девушки, конечно. Обычно людей из глубинки отличает сострадание и отзывчивость. Они бывают верными друзьями и великодушными врагами. Они не ведают страха и упрека. Единственный грех, с которым испокон веков неспособны совладать провинциалы, это тщеславие. Маленький червячок гордыни может в кратчайший срок превратиться в гигантского питона, если кормить его осознанием собственной важности, гениальности и благородства.

Но девушка сумела вовремя остановить рост этого ненасытного хищника:

– И кого же твой золотой дождь сумел сделать лучше или счастливее?

Чинча подумал.

– В общем-то, никого, – широко, искренне улыбнулся он. «Это самая добрая и открытая улыбка, которую я видела», – решила про себя девушка.

Чинча вспомнил, как Вильяк Ума равнодушно воспринял сообщение о столь уникальном архитектурном нововведении, которое представляла собой точка золота, и тут же вернул своей гордыне прежний рост и размер.

– И ты знаешь, что я думаю? – заговорил архитектор, словно размышляя. – Здесь вообще не нужна точка золота. Зачем – если свет падает на настоящий металл.

– Я Окльо, – представилась наконец девушка. – Мой отец очень хотел, чтобы меня звали так, как называли первую царицу.

– А где твой отец? Я хочу увидеть создателя этого великолепия.

– Его убили. И съели.

Это было нечто невероятно страшное, похожее на те истории, которыми пугают детей, чтобы не гуляли по вечерам. И вместе с тем, – почувствовал Чинча, – это было правдой.

Когда золотой свет в отверстии над плитой покраснел, а затем и вовсе исчез, Окльо достала два камешка, ударила одним о другой и высекла искру. Раскаленная частица камня попала на паклю, и через минуту на полированном золоте играли друг с другом беспечные отражения горящего факела. К этому времени Чинча узнал многое.

Семь. Становится больно

Вадим мог только догадываться о том, что же произошло на трассе. Как только его внедорожник под крики ликующей толпы покинул пределы Буэнос-Айреса, все мысли гонщика были заняты только трассой. Когда едешь за рулем, то кажется, что вся восторженная толпа приветствует тебя одного. Хотя следует сказать, аргентинцы с одинаковым воодушевлением подогревали самолюбие любого, кто был за рулем разноцветного, как палитра начинающего художника, автомобиля. А таких экипажей, как известно, в самом свободном городе двух Америк сейчас было не меньше пятисот, включая и вспомогательные, ласково прозванные «техничками». Десять минут езды через ликующий людской коридор действуют на водителя, как чрезмерно горячий душ: сначала иллюзия холода, потом обжигающая боль, а за ней наконец полное привыкание. Как только уши Вадима отключились от рева толпы, его глаза сосредоточились только на дороге и на приборах. Он и не заметил, как съехал с асфальта и оказался на стартовой позиции спецучастка. Одного из двенадцати отрезков бездорожья, которые предстояло преодолеть. «Пять, четыре, три, два, один», – пальцы комиссара отсчитывали секунды. «Пошел!» – широкий жест руки открыл внедорожнику путь к победе. Или же к бесславию, кто знает?

Он не видел ни глубины каньонов, ни песчаной прелести и редких холмов бесконечной пампы. Давил на газ в исступлении человека, который понимает – победитель получает все! Но до победы было несколько тысяч километров. Поэтому Вадим просто ехал вперед. И когда доехал до финиша спецучастка, пилоту хотелось только хлебнуть холодной воды из бутылки, а не из пластиковой канистры в горячем боку автомобиля.

Доехав до лагеря, он отдал машину механикам. Ему бы хорошо выспаться на этом месте первой ночевки, но хмурые лица, с которыми встретила его команда, впустили в сознание неспокойные мысли.

– Что-то случилось? – спросил он Валерия.

– Не у нас, – ответил главный механик.

Вадим отправился в столовую. Каждый день перед ночевкой на новом месте организаторы гонки натягивали тент и расставляли столы. И всю ночь напролет приходившие с трассы гонщики могли наслаждаться блюдами латиноамериканской кухни. Вадим уселся за деревянный стол, набрав перед этим целый поднос: тушеные овощи с мелко нарезанным мясом, крупные жареные кольца желтого картофеля, гороховый суп, сок папайи и, конечно, красную плоть арбузов, обещавшую своими неровными изломами наслаждение сладостью и влагой. Но насладиться не получилось. Напротив Вадима сидел унылый гонщик. Перед ним стояла двухсотграммовая бутылка аргентинского вина, и больше ничего. Пустой поднос.

Вадим оглянулся и заметил, что люди, сидевшие в столовой, были непривычно молчаливы. Многих Вадим знал по прошлогодним гонкам. Обычно в таких походных столовых на ежедневных бивуаках стоял веселый гул разговоров. На этот раз многие из тех, кто сидел под сенью тента, старались говорить сдержанно. Или же вообще молчали.

– Что случилось? – спросил Вадим соседа по застолью.

– Есть погибшие, – кратко объяснил тот.

Вадим понимающе кивнул и снова спросил:

– Кто?

– Жозе Азеведо и Хольгер ван дер Толен.

Двойной шок. Смерть на гонке всегда чрезвычайное событие. Но, тем не менее, катастрофы гонщиков не особенно удивляли. Езда на внедорожнике сродни прогулкам по лезвию ножа: одно неосторожное движение, и приключение превращается в трагедию. За три десятка лет, которые насчитывал всемирный внедорожный марафон, на трассе погибли не меньше пятидесяти человек, причем только половина погибших участвовала в гонке. Остальные – это журналисты, техники и зрители. Игнорируя правила безопасности, они покидали зрительские секторы и, ради любопытства, делали шаг в сторону болидов, развивающих сто пятьдесят километров в час. Как известно, даже на асфальте такая скорость делает машину трудноуправляемой. А на бездорожье любая ошибка пилота превращает автомобиль в орудие убийства. Даже основатель гонки считал главной проблемой отсутствие надлежащей безопасности на трассе. И сам он погиб, совершая облет спецучастка на вертолете: винтокрылая машина попала в пылевую бурю. Тогда была самая большая жатва смерти на гонке. Шесть человек нашли свой конец в безмолвной пустыне. Но случай в аргентинской пампе был из ряда вон выходящим. Это был первый день. Первый спецучасток. И он унес жизни двух лучших гонщиков. Жозе Азеведо был опытным и, можно сказать, потомственным байкером. Его отец неоднократно выигрывал на своем мотоцикле гонки в родной Бразилии. Мотоциклисты, как известно, рискуют больше, чем пилоты внедорожников. Они менее защищены от ударов. Оседлав двухколесного зверя, они получают гораздо больше шансов вылететь из седла, чем те, кто несется на четырехколесном.